Cтраница 1
Мысль есть функция мозга, - говорит Дицген ( Das Wesen der menschlichen Kopfarbeit, 1903, S. Есть русский перевод: Сущность головной работы), Мысль есть продукт мозга... Мой письменный стол, как содержание моей мысли, совпадает с этой мыслью, не отличается от нее. Эти вполне ясные материалистические положения Дицген дополняет, однако, таким: Но и не чувственное представление чувственно, материально, то есть действительно... Но назвать мысль материальной - значит сделать ошибочный шаг к смешению материализма с идеализмом. Мышление есть телесная работа, - говорит Дицген. [1]
Утверждение, что мысль есть секреция, продукт или выделение мозга, подобно тому как желчь есть выделение печени, не вызывает споров, но вместе с тем не следует забывать, что мы имеем здесь очень плохое и недостаточное сравнение. [2]
Если верно то, что всякая мысль есть речь, то не менее верно и то, что внутренняя речь отлична от внешней по самой своей психологической природе. Это отличие может быть сведено к двум основным пунктам: первый заключается в том, что во всяком рефлексе мы имеем как бы три опорных пункта, на которые опирается рефлекторная дуга и в которых происходит усиленный разряд и трата нервной энергии. Затем он перерабатывается в центральной нервной системе и в периферическом ответном эффекторе. [3]
Именно это дало повод физиологу Сеченову, положившему начало учению о психических рефлексах, сказать, что мысль есть рефлекс, оборванный на двух третях, или первые две трети психического рефлекса. [4]
Любопытно, что нецивилизованный человек и человек на первых степенях цивилизации отожествляют мышление и речь в совершенном согласии с научными данными, определяя мышление как разговор в животе или по-библейски разговор в сердце. Что мысль есть разговор, но только утаенный в каком-то внутреннем органе, не доведенный до конца, не обращенный ни к кому другому, но только к самому себе, - под этим определением одинаково подписываются и дикарь, и современный ученый. Именно это имел в виду Сеченов, когда определял мысль как первые две трети психического рефлекса или как рефлекс, оборванный на двух третях. При этом он имел в виду рефлекс, не доведенный до конца, заторможенный в своей внешней части. [5]
В сознании этого лежит первая основа всякой государственности и политики; в осуществлении этого - первое условие ее истинного расцвета. Государственный образ мыслей есть разновидность правосознания; этим уже сказано все основное. [6]
Это не означает, что предметы природы вследствие этого сами суть мыслящие существа. Предметы мыслятся мною субъективно; тогда моя мысль есть также понятие вещи, и это последнее есть субстанция вещи. В природе понятие существует не как мысль в этой свободе, а имеет плоть и кровь; но плоть и кровь обладает душой, и эта душа есть ее понятие. Аристотель понимает, что такое вещи в себе и для себя; это и есть их ouota. Понятие не существует для самого себя. [7]
Мысль есть функция мозга, - говорит Дицген ( Das Wesen der menschlichen Kopfarbeit, 1903, S. Есть русский перевод: Сущность головной работы), Мысль есть продукт мозга... Мой письменный стол, как содержание моей мысли, совпадает с этой мыслью, не отличается от нее. Эти вполне ясные материалистические положения Дицген дополняет, однако, таким: Но и не чувственное представление чувственно, материально, то есть действительно... Но назвать мысль материальной - значит сделать ошибочный шаг к смешению материализма с идеализмом. Мышление есть телесная работа, - говорит Дицген. [8]
Мы показали, что исключительное систематическое занятие этими мыслями, практикуемое идеологами и философами, а значит и систематизирование этих мыслей есть следствие разделения труда и что в частности немецкая философия есть следствие немецких мелкобуржуазных отношений. Философам достаточно было бы свести свой язык к обыкновенному языку, от которого он абстрагирован, чтобы узнать в нем извращенный язык действительного мира и понять, что ни мысли, ни язык не образуют сами по себе особого царства, что они - только проявления денствитель ной жизни. [9]
В классе начальной школы, в котором дети спокойно играют или деловито переходят с одного места на другое, может быть больше настоящей деятельности, чем в таком, где дети поднимают руки, - непрерывно ставя вопросы или делая комментарии. Правда, первый случай может обозначать и отсутствие интереса и какой бы то ни было работы, но он может также обозначать и преобладание интереса, мысли и работы плюс задержку бесцельных их проявлений. Не надо забывать того, что недопущение глупой, несуразной мысли есть самая сущность рассуждения; что самое существенное качество характера состоит в том, чтобы не следовать дурному импульсу, а самое существенное условие ловкости - не делать бесцельного и грубого движения. Успех, главным образом, состоит в избегании ошибок. То, что достигает человек, зависит от того, какие импульсы он побуждает и какими пренебрегает. [10]
Структурная психология заменила это представление представлением о структурной связи между мыслью и словом, но оставила неизменным постулат о неспецифичности этой связи, поместив ее в один ряд с любой другой структурной связью, возникающей между двумя предметами, например между палкой и бананом в опытах с шимпанзе. Один полюс образует чисто бихевиористское понимание мышления и речи, нашедшее свое выражение в формуле: мысль есть речь минус звук. Другой полюс представляет крайне идеалистическое учение, развитое представителями вюрцбургской школы и А. Бергсоном о полной независимости мысли от слова, об искажении, которое вносит слово в мысль. Мысль изреченная есть ложь - этот тютчевский стих может служить формулой, выражающей самую суть этих учений. Отсюда возникает стремление психологов отделить сознание от действительности и, говоря словами Бергсона, разорвав рамку языка, схватить наши понятия в их естественном состоянии, в том виде, в каком их воспринимает сознание, - свободными от власти пространства. Все эти учения вместе взятые обнаруживают одну общую точку, присущую всем почти теориям мышления и речи: глубочайший и принципиальный антиисторизм. Все они колеблются между полюсами чистого натурализма и чистого спиритуализма. Все они одинаково рассматривают мышление и речь вне истории мышления и речи. [11]
Каруса, с физиономией которого мы достаточно познакомились выше, - и вы увидите, что этот махист критикует Оствальда совершенно по-богдаиовски: Материализм и энергетика, - пишет Ка-рус, - принадлежат безусловно к одной и той же категории ( The Monist, vol. Нас очень мало просвещает материализм, когда он говорит нам, что все есть материя, что тела суть материя, и что мысль есть только функция материи, а энергетика проф. [12]
Арона, который отмечал, что учение Дюркгейма порой воскрешает в памяти вторую половину научного пути Конта, когда он в Системе позитивной политики старался создать религию человечества. Арону, данная интерпретация верна лишь отчасти, ибо у Дюркгейма социальная форма, влияние которой он считал необходимым усилить, не только позволяет индивиду свободно проявлять себя, но и обязывает каждого использовать свой здравый смысл и утвердить свою автономию. Дюркгейм, как отмечает он далее, хочет стабилизировать общество, высшим принципом которого является уважение личности и независимости человека. Арон усматривает стремление доказать, что рациональная, индивидуалистическая и либеральная мысль есть пока предел исторической эволюции. Эта школа мысли, соответствующая структуре современных обществ, должна быть признана, но одновременно она рискует вызвать распад общества и явление аномалии, если не будут упрочены коллективные нормы, необходимые для всякого консенсуса. [13]
Основанием для этого служит, по его мнению, невозможность применить новые понятия к минеральным соединениям. При этом Дюма прекрасно характеризовал оба существующих направления. Одно, говорил он, представляет ясное исследование за Лавуазье, Дальтоном и Берцелиусом. Исходная точка для ученых этого образа мыслей есть атом, неделимое простое тело; все прочее есть сумма атомов, величина, производная от первой. Другая партия идет по пути Ампера и Жерара; она берет готовые тела и сравнивает их; она берет частицы тела, отыскивает их изменения и сличает их физические свойства. Первая партия все сделала для минеральной химии, в органической она до сих пор бессильна, потому что здесь химия еще немного может создать из элементов. Вторая партия, несомненно сильно двинувшая вперед органическую химию, ничего не сделала для минеральной. Оставим же - говорил Дюма - тем и другим действовать своими путями; они должны сами сойтись. А для того чтобы достичь согласия в обозначении, Дюма предлагал взять новые паи для органических тел и оставить старые для минеральных. [14]
Махом и Авенариусом), или из описания земли в такие времена, когда ни одного человеческого существа на ней не было, - это, строго говоря, не есть дополнение опыта, а дополнение того, чтб мы испытываем. Это дополняет лишь одно из тех звеньев координации, про которые Авенариус говорил, что они неразделимы. Это ведет нас к тому, чтб не только никогда не было испытано ( не было объектом опыта, has not been experienced), но к тому, что никогда, никоим образом не может быть испытано существами подобными нам. Но тут как раз на выручку Авенариусу приходит двусмысленность термина: опыт. Авенариус рассуждает, что мысль есть столь же истинная ( настоящая, genuine) форма опыта, как и чувственное восприятие, а таким образом он приходит назад к старому истасканному ( time-worn) аргументу субъективного идеализма, именно, что мысль и реальность неотделимы, потому что реальность может быть воспринята только в мысли, а мысль предполагает существование того, кто мыслит. [15]