Cтраница 1
Политтехнолог работает сразу в трех вышеназванных пространствах, поскольку проигрыш в одном из них ведет к общему проигрышу. При этом серьезное усиление виртуального пространства не дает возможности вводить нечто на информационном уровне. [1]
Однако и политтехнолог также выступает в роли переводчика. Только если разведчик переводит из чужого поля в мое, то политтехнолог, наоборот, занят переводом из моего информационного поля в чужое. Электорат как потребитель информации часто получает именно то, что и хочет услышать. Поступающая информация никогда не будет противоречить его ожиданиям, что является одной из задач такого порождения информации. [2]
Глеб Павловский - главный политтехнолог всех последних российских выборов, официальный Советник руководителя администрации Президента РФ, а также президент и член многих престижных либеральных организаций. [3]
Виртуальный объект возникает в результате работы политтехнолога или спин-доктора, поскольку именно они призваны несущественные характеристики события сделать существенными, или наоборот, существенные, но невыгодные для данного объекта характеристики объявить несущественными. Это удается сделать, поскольку происходит удержание в поле внимания ( искусственное или естественное) только ограниченного круга характеристик. Все остальное отходит на второй план. Более того, удержание в поле внимания именно этих характеристик на следующем этапе создает вокруг них более сильное укоренение: вокруг этого аспекта порождается необходимый уровень обсуждения. Например, в период выборов обсуждается ад-минресурс, российские политтехнологи и черный ПР. Все остальные характеристики, даже такие существенные, как отсутствие у партий различий партийной платформы / программы, уже не подлежат обсуждению, что связано в свою очередь с тем, что у данных часто встречающихся тем также был свой спонсор, который поддерживает внимание именно к ним. Ускореннные темы естественным образом блокируют любые другие. [4]
Кстати, эту опору на страх, желание вернуться к безопасности, уже начинают включать в рассмотрение американские политтехнологи, начавшие подготовку к выборам 2002 года. [5]
Информационное поле обладает своим кодом, позволяющим переводить события внешнего мира в объекты данного информационного поля. Политтехнолог занят поиском этого кода, наиболее близких к нему соответствий между внешним и внутренним миром, чтобы заговорить на языке получателя информации. Вся массовая культура, в отличие от культуры высокой, говорит исключительно на языке получателя информации. И это оказывается залогом ее популярности. Любая критика мыльных опер в этом плане не имеет смысла, поскольку именно они отражают подлинные интересы массового сознания. [6]
Конечно, сегодняшняя Россия - не Древняя Греция. Политтехнологи, придумавшие вертикаль власти и унитаризм, натравившие на региональные администрации прокуратуры, уполномоченных и прочих цепных псов компрадорского капитала, закулисно подсказывают некоторым руководителям, как потянуть время и замотать некоторые особо назойливые домогательства центра. Иными словами, федеральные бюрократы, одной рукой разрабатывая стратегию правового наступления на периферию, другой рукой используют эту стратегию для шантажа региональных баронов в личных целях. [7]
Однако и политтехнолог также выступает в роли переводчика. Только если разведчик переводит из чужого поля в мое, то политтехнолог, наоборот, занят переводом из моего информационного поля в чужое. Электорат как потребитель информации часто получает именно то, что и хочет услышать. Поступающая информация никогда не будет противоречить его ожиданиям, что является одной из задач такого порождения информации. [8]
Тайна управления людьми - в их небывалой по сравнению с прошлыми временами зависимости от информации, которая раскладывается на знаки, квантуется, перетасовывается, подчищается... Однако для того, чтобы быть эффективными, основанные на информации политтехнологии должны овладеть неким фундаментальным приемом, без которого они - только мечта политтехнолога о настоящей власти. [9]
Напрашивается вывод, что в данном случае мы имеем дело не с журналистикой, а с метажурналистикой, если возможен такой термин, не с коммуникацией, а с метакоммуника-цией. Журналистика осуществляет все свои типичные процессы, однако перед политтехнологами стоят иные задачи, которые могут быть и неизвестны вовсе конкретному журналисту. То есть практически включается иная система, в рамках которой функционирует и журналистика, и журналисты. [10]
Виртуальный объект возникает в результате работы политтехнолога или спин-доктора, поскольку именно они призваны несущественные характеристики события сделать существенными, или наоборот, существенные, но невыгодные для данного объекта характеристики объявить несущественными. Это удается сделать, поскольку происходит удержание в поле внимания ( искусственное или естественное) только ограниченного круга характеристик. Все остальное отходит на второй план. Более того, удержание в поле внимания именно этих характеристик на следующем этапе создает вокруг них более сильное укоренение: вокруг этого аспекта порождается необходимый уровень обсуждения. Например, в период выборов обсуждается ад-минресурс, российские политтехнологи и черный ПР. Все остальные характеристики, даже такие существенные, как отсутствие у партий различий партийной платформы / программы, уже не подлежат обсуждению, что связано в свою очередь с тем, что у данных часто встречающихся тем также был свой спонсор, который поддерживает внимание именно к ним. Ускореннные темы естественным образом блокируют любые другие. [11]
За пределами традиционного распространения ислама произошло изменение, ведущее, возможно, еще дальше, но пока что мало кем оцененное: рухнула конфессиональная и цивилизационная стена между мусульманами и немусульманами. В Великобритании, континентальной Европе сотни тысяч коренных жителей выходят протестовать совместно с представителями диаспор. Ислам оказался в глазах широких слоев европейского населения жертвой, тем, кого гонят за правду, с кем следует быть солидарным, если хочешь противостоять несправедливости. В действительности, в эти дни авантюра Буша одним махом перечеркнула то, что последние тридцать-сорок лет заботливо выстраивали западные политтехнологи: непримиримое противостояние мусульман и немусульман на платформе несходимости цивилизаций. Уж было Хантигтон размечтался, программируя в недалеком будущем их столкновение... [12]
Потому что американцы считают, что в рамках глобального конфликта лучше пусть обрушатся в конечном счете все юридические субъекты международного права, и готовы остаться один на один с улицей. Потому что улица не владеет ни силовым ресурсом, ни дипломатическим. Улица не командует вооруженными силами. А кланы, которые могли бы взять на себя власть, не могут договориться ни между собой, ни с соседними странами. То есть субъект ислама виртуален. Это прекрасно знают политтехнологи Запада, поэтому они не боятся исламских революций. Вот сейчас, допустим, Первез Мушарраф будет сметен в Пакистане, а как пакистанские мусульмане будут действовать дальше. [13]