Cтраница 1
Понимание бытия как такового через его предметные изображения, уподобления устарело, но не оставлено в далеком прошлом. Философы и нефилософы и сегодня нередко толкуют те общие связи, которые фиксируются с помощью категории бытия как особые предметы или предметные сферы. [1]
Первые шаги в понимании бытия служат своего рода трамплином для дальнейшего категориального анализа. Бытие во втором, более широком смысле ( включающее в себя бытие в первом смысле, простое, или чистое, бытие) - категория, точнее, семья ранее перечисленных категорий, с помощью которых философия стремится наиболее полно и глубоко ухватить, осмыслить ранее рассмотренную проблему бытия. Тут, естественно, применяются и другие категории, но они как бы суммируются, объединяются под эгидой обобщающей категории бытия. Категория бытия в этом подобна другим всеобщим философским категориям - она позволяет объединить и затем удерживать в поле анализа уже взятые в их единстве и взаимосвязи доказанные философией утверждения относительно мира и его всеобщих связей. [2]
Итак, доступ к пониманию бытия возможен, но X. Здесь-бытие непосредственно открыто нам, ибо оно суть мы сами ( Sein und Zeit, Tub. Никакое сущее, кроме человека, не знает о своей конечности и потому никакому сущему, кроме него, неведома временность, не открыто бытие. [3]
Главное средство гуманитарного познания Дильтей определял через понимание исторического бытия, противостоящее естественно-причинному объяснению. [4]
Игровое начало пронизывает всю человеческую жизнь и определяет способ понимания бытия. В отличив от Хейзинги Фише считает игру важнейшим способом реализации человеческой деятельности, не свойственной животному миру. Фантазия как способ оперирования воображаемым присуща только человеку. В игре, основанием которой служит фантазия, он реализует высокие духовные потенции. Так происходит возвышение человека над природой и рождение культуры. [5]
При этом у Аристотеля сохраняется характерное для элеатов и Платона понимание бытия как чего-то устойчивого, неизменного, неподвижного. Однако, в отличие от этих своих предшественников, он ставит задачу найти нечто устойчиво пребывающее, непреходящее в чувственном мире, чтобы сделать возможным достоверное и доказательное научное знание подвижного и изменчивого природного мира. В результате Аристотель дает понятию сущности иное, чем у Платона, толкование. Он отвергает учение об идеях как сверхчувственных умопостигаемых предметах, отделенных от причастных им вещей. Платон признавал реально существующими виды и роды. Аристотель же назвал сущностью ( бытием) индивиды ( индивид - неделимое), например, вот этого человека, вот эту лошадь, а виды и роды, по его учению, суть вторичные сущности, производные от указанных первичных. [6]
Вопрос о том, что такое бытие, Аристотель предлагал рассматривать путем анализа высказываний о бытии - здесь вполне очевидна связь теории силлогизма и аристотелевского понимания бытия. Все остальные категории - качества, количества, отношения, места, времени, действия, страдания, состояния, обладания - соотносятся с бытием через категорию сущности. Сущность отвечает на вопрос: Что есть вещь. Раскрывая сущность ( субстанцию) вещи, мы, согласно Аристотелю, даем ей определение, получаем понятие вещи. Остальные девять категорий отвечают на вопрос: Каковы свойства вещи. О сущности, таким образом, высказываются все категории, но она сама ни о чем не высказывается: она есть нечто самостоятельное, существующее само по себе, безотносительно к другому. Для логики Аристотеля характерно убеждение в том, что сущность первичнее различных отношений. [7]
Платон сознательно сближал свое понимание бытия, природы и человека с мифами об их происхождении и сущности, вводя мифологич. [8]
Согласно Пармениду, бытие - это то, что можно познать только разумом, а не с помощью органов чувств; более того, постижимость разумом - важнейшее определение бытия. Главное открытие, которое легло в основу его понимания бытия, - это то, что чувственному восприятию человека дано только изменчивое, временное, текучее, непостоянное; а то, что неизменно, вечно, тождественно себе, доступно лишь мышлению. Это свое открытие Парменид выразил в форме афоризма: Одно и то же есть мысль и то, о чем мысль существует, или, иначе говоря, мышление и бытие - это одно и то же. Пармениду принадлежит и еще один афоризм: бытие есть, а небытия нет. Слова Парменида означают: есть только невидимый, неосязаемый мир, называемый бытие; и только бытие мыслимо. Выходит, по Пармениду, ничего из того, что мы видим, слышим, осязаем, на самом деле не существует; существует лишь невидимое, неосязаемое, ибо только оно может быть мыслимо без противоречия. [9]
Научиться употреблять категорию бытия в соответствии с ее спецификой, с ее особой ролью в философии в частности, - значит избежать некоторых ошибок. Например, строго философски неправильно представлять себе бытие по аналогии с непосредственным существованием предметов или мыслей. Противоположная ошибка - понимание бытия как чистой мысли, идеи, помещенной где-то в особом мире, отдельно от мира реального. Однако такие понимания встречались в истории философии в прошлом, встречаются и сегодня. [10]
Так, у Канта элиминируется учение о бытии, а главными элементами становятся учение о теоретпч. Гегеля становится отождествление классич. Еще более резко эта черта обнаруживается в новейшей бурж. В феноменологии л неореализме учение о познании онтологизируется: и тем самым теория познания сливается с онтологией. Экзистенциализм дает новую интерпретацию онтоло-глн, основанную на понимании бытия как априорных структур человеч. [11]
Концепция игрового генезиса культуры поддерживается в современной философии не только Хейзингой. Последний феномен столь же изначален, сколь и остальные. Игра охватывает всю человеческую жизнь до самого основания, овладевает ею и существенным образом определяет бытийный склад человека, а также способ понимания бытия человеком. [12]
В условиях секуляризованного общества необходимо сделать повторное открытие трансценденции и искать ее надо прежде всего в тех областях человеческой жизни, где преодолевается случайность, обеспечиваются порядок и стаб ильность. Бергер рисует следующую картину. Ребенок просыпается ночью, он дезориентирован и плачет, зовет мать; приходит мать и успокаивает дитя: Все в порядке. Это событие повседневно, обычно, его толкование не нуждается в религиозном измерении. Бергер, - что это так обычно, ставит отнюдь не обычный вопрос - вопрос, который непосредственно вводит в религиозное измерение: не обманывает ли мать ребенка. Если религиозное понимание наличного бытия содержит в себе истину, то чистосердечный ответ может быть нет. Если, напротив, естественное есть единственная действительность, то мать лжет. Она, правда, лжет из любви и постольку опять же, возможно, и не лжет. Если все же радикально проанализировать ее в любви в момент произнесения слов, выясняется, что то, что она говорит, - это лож.ь. Почему. [13]
Последнее положение просто неверно. Во-первых, мышление состоит столько же в разложении предметов сознания на их элементы, сколько в объединении связанных друг с другом элементов в некоторое единство. Во-вторых, мышление, если оно не делает промахов, может объединить элементы сознания в некоторое единство лишь в том случае, если в них или в их реальных прообразах это единство уже до этого существовало. От того, что сапожную щетку мы зачислим в единую категорию с млекопитающими, - от этого у нее еще не вырастут молочные железы. Таким образом, единство бытия и, соответственно, правомерность понимания бытия как единства и есть как раз то, что нужно было доказать. И если г-н Дюринг уверяет нас, что он представляет себе бытие единым, а не, скажем, двойственным, то он этим высказывает лишь свое личное, ни для кого не обязательное мнение. [14]
Последнее положение просто неверно. Во-первых, мышление состоит столько же в разложении предметов сознания на их элементы, сколько в объединении связанных друг с другом элементов в некоторое единство. Во-вторых, мышление, если оно не делает промахов, может объединить элементы сознания в некоторое единство лишь в том случае, если в них или в их реальных прообразах это единство уже до этого существовало. От того, что сапожную щетку мы зачислим в единую категорию с млекопитающими - от этого у нее еще не вырастут молочные железы. Таким образом, единство бытия и, соответственно, правомерность понимания бытия как единства и есть как раз то, что нужно было доказать. И если г-н Дюринг уверяет нас, что он представляет себе бытие единым, а не, скажем, двойственным, то он этим высказывает лишь свое личное, ни для косо не обязательное мнение. [15]