Cтраница 2
Продоиольственники не могут ограничиться тем, чтобы думать, что столько-то миллионов пудов мы получим, по таким-то нормам, хотя бы по тем же карточкам, распределим их, и баста; дальше дело не мое. Не только то, что касается непосредственно продовольственников, но вся сумма хозяйственной деятельности - вот что должно интересовать всякого сознательного продовольствешшка. Требования к нему повышаются. [16]
И говорить о насильственных действиях просто так - это значит подвергать всех продовольственников преследованиям. Но говорить об истязаниях, которые, если и были, являются исключением, в этом циркуляре совершенно недопустимо. Вот, товарищи, какие сигналы отсюда даны. [17]
Недавно я получил из Тюмени телеграмму, что положение заготовительных продуктов в связи с последними событиями грозит потерей всего собранного по разверстке хлеба. Четыре ответственных продовольственника приговорены к расстрелу, пять сидят в ожидании суда. Один из товарищей пишет: Громадное количество уничтожено бандами. Благодаря полной деморализации аппарата, арестам ревтрибунала, убийствам и бандам потерян всякий темп работы. Ответственные и технические работники окончательно растерялись, местами бегут с работы, и никакими угрозами, вплоть до немедленного расстрела, не удержать их на месте. Следует признать, что технического аппарата в Ишимском и Тобольском уездах нет. Положение окончательно безнадежное, и помощи ждать не от кого. Вот как человек формулирует свое отношение к этому делу. Правда, это из тех местностей, где свирепствуют восстания. Но правда и то, что продовольственный аппарат теряет с двух сторон: с одной стороны, повстанцы убивают, а с другой стороны, расстреливают в порядке советском. Если мы хотим добыть для голодающего центра продовольствие, то так беспардонно действовать недопустимо. Я знаю, что могут быть оглашены цифры о порче драгоценного для нас сырья и эти цифры дадут возможность кое-кому, заложив ручки в брючки, пройтись по митингам и потребовать предания суду продовольственников, но это - детские игрушки. В лучшем случае это - мальчишеская выходка по сравнению с тем, что делается на местах. Посидеть мне, продоволъственнику, сейчас, в таких условиях, на скамье подсудимых - это значит оказать мне величайшую честь и занести незаслуженно мое имя на страницы истории. [18]