Cтраница 2
Идея диктатуры пролетариата - ведь это идея чисто детская, и серьезно ни один человек в Европе ее не будет поддерживать. Тем не менее в 1917 г. произошли события, которые должны были сильно потревожить великолепную уверенность либерального профессора. [16]
Развитие нового государства происходит диалектически. От буржуазной демократии развитие вперед - писал Ленин - не идет просто, прямо и гладко, ко все большей и большей демократии, как представляют дело либеральные профессора и мелкобуржуазные оппортунисты. Развитие вперед от буржуазной демократии идет через диктатуру пролетариата, которая приносит громадное расширение демократии для трудящихся, но тут же делает ряд изъятий из свободы по отношению к эксплуататорам. Только после уничтожения эксплуататорских классов осуществляется широкая демократия. Коммунизм один только в состоянии дать демократию действительно полную, и чем она полнее, тем скорее она станет ненужной, отомрет сама собою. [17]
Посмотрите, как начинает г. Дзюбинский. Говоря о голоде, он во главу угла ставит... Вы чувствуете сразу, что этот человек, этот политический деятель самые живые впечатления о голоде почерпнул не из личного опыта, не из наблюдения над жизнью масс, не из ясного представления об этой жизни, а из учебника полицейского права, причем, разумеется, он взял новейший и лучший учебник самого либерального, самого, что ни на есть, либерального профессора. [18]
Они умеют писать боевым языком. Они прямо говорят в своем сообщении от имени правительства. Эти либеральные профессора уверяют, что мы живем в конституционном строе, что Дума тоже часть правительства. Пускай усыпляют народ конституционными забавами. Мы знаем, что на деле правительство, это - мы. Мы так и говорим, а па крючкотворство и формализм этих либеральных педантов мы плюем. Мы говорим прямо и открыто: крестьяне, вы не понимаете своих выгод. Принудительное отчуждение вам не выгодно, и мы, правительство, его не допустим. Все крестьянские толки о земле - ложь, обман. Лучше всего заботится о крестьянстве правительство. Оно и теперь хочет дать подачки. А крестьяне пусть знают, что не от смут и насилия должны они ждать улучшения, а от мирного труда ( труда на помещиков, следовало бы добавить) и от постоянных забот о крестьянстве нашего самодержавного правительства. [19]
К этому примешивались мотивы и чисто личного характера; ее роман с Максимом Ковалевским никак не подвигался: не радость давал он, а целую кучу неприятностей. Несомненно одно: если Геста Миттаг-Леффлер действительно понимал научные заслуги С.В.Ковалевской, то для Максима Ковалевского ее научные работы были книгою за семью печатями. Богатый барин, живший в свое удовольствие, блестящий либеральный профессор, космополит, непрерывно разъезжавший по Европе, избалованный жизнью и успехом у женщин, он видел в С. В. Ковалевской прежде всего знаменитую женщину, прославленную во всем мире, и связь с нею импонировала ему так же, как получение золотой медали от географического общества, как чтение лекций в Стокгольме и вообще, как всякая встреча со знаменитостями. Не забудем, что пройдет десяток лет и Максим Ковалевский окажется в лапах итальянской торговки, грубой и глупой, но правда, отменно красивой. [20]