Cтраница 1
Старая психология сосредоточивала исключительное внимание на знании, поэтому полученные от нее традиции воспитания односторонние и пренебрегают двигателями мысли. [1]
Если для старой психологии вся проблема межфункциональньк отношений и связей была совершенно недоступной для исследования областью, то сейчас она становится открытой для исследователя, который хочет применить метод единицы и заменить им метод элементов. [2]
Это преувеличенная, но не искаженная формула старой психологии. Впрочем, мы несколько ниже будем иметь случай кратко, но резко противопоставить обе точки зрения. Скажем только, что традиционная психология не могла никак встать на единственно правильный путь - идти в изучении психики от ребенка к взрослому, что она ограничена была, по существу дела, бес-гогодным констатированием отдельных разрозненных сторон психики ребенка, что она не знала секрета обобщающей научной идеи развития психики и сущности воспитания. Путь новой психологии - он же и путь Торндайка - обратный. Поэтому он лишен этих недостатков школьного курса обычного типа и переносит нас из описательной и отрывочной констатирующей психологии в научно-объяснительную, обобщающую систему знания о поведении человека, о механизмах его развития и движения, о воспитательном управлении процессами его развития, формирования и роста. [3]
Но Милль-сын понимал также, что самая лучшая психология - не спекулятивная и дедуктивно-нормативная, как старая психология многочисленных естественных состояний, а его индуктивно-ассоциа-нистская, все равно не сможет дать удовлетворительных объяснений для всех конкретных случаев общественного поведения, с которыми ежедневно сталкивается любой политик и рядовой наблюдатель общественной жизни. Знания основных мотивов человеческого поведения безусловно недостаточно для объяснения поступков людей в конкретных социальных ситуациях, где на них воздействуют другие очень разные люди, косвенные моменты, обычаи и проч. [4]
Жизнь показала, что развитие мировой социалистической системы действительно сопровождается известными трудностями, связанными с преодолением старых традиций, старой психологии, унаследованных от капитализма. Приходится также решать сложные задачи, связанные с ликвидацией экономической отсталости ряда стран, вступивших па путь социализма. Но все это - трудности роста, которые могут быть успешно преодолены совместными усилиями социалистических стран. [5]
В психологии уже давно был установлен факт, что всякое восприятие имеет свое динамическое продолжение в движении, но только в новейшее время окончательно преодолено положение старой психологии, согласно которому восприятие и движение как отдельные самостоятельные элементы могут вступать в ассоциативную связь друг с другом, так же как два бессмысленных слога в опытах с заучиванием. Современная психология все более и более усваивает ту мысль, что первоначальное единство сенсорных и моторных процессов является гораздо более согласуемой с фактами гипотезой, чем учение об их первоначальной обособленности. Уже в первичных рефлексах и простейших реакциях мы наблюдаем такую слитность восприятия и движения, которая с убедительностью показывает, что обе эти части являются нераздельными моментами единого динамического целого, единого психофизиологического процесса. Та специфическая приноровленность структуры моторного ответа к характеру раздражения, которая была неразрешимой загадкой для старых воззрений, получает объяснение только при допущении первоначального единства и целостности сенсомотор-ных структур. [6]
Ах пытался преодолеть ассоциацию с помощью детерминирующей тенденции, новая психология - с помощью принципа структуры, но и там и здесь целиком сохраняются оба основных момента старого учения: во-первых, признание принципиальной тождественности связи слова и значения с связью любых других двух вещей и, во-вторых, признание неразвиваемости значения слова. Так же, как для старой психологии, для новой психологии остается в силе то положение, согласно которому развитие значения слова заканчивается в момент его возникновения. Вот почему смена различных направлений в психологии, так сильно продвинувших вперед такие разделы, как учение о восприятии и памяти, производит впечатление утомительного и однообразного топтания на месте, вращения по кругу, когда дело идет о проблеме мышления и речи. Один принцип сменяет другой. Новый оказывается радикально противоположным прежнему. Но в учении о мышлении и речи они оказываются похожими друг на друга, как однояйцевые близнецы. Как говорит французская пословица, чем больше это меняется, тем больше это остается тем же самым. [7]
И особенно она начала разбухать, когда в нее стали вливаться после подавления левоэсеровского восстания115 и ликвидации мелкобуржуазных партий чуждые ей элементы, пришедшие в нашу партию, не порвав со старой психологией, со старыми методами работы. И это обстоятельство, конечно, в свою очередь, также способствовало тому, что партия отрывалась от масс, с одной стороны, а, с другой - внутри делалась все более и более разнородной. Здесь нужно сказать, что вышеприведенные условия, конечно, только способствовали тому, что и у нас в партии, в коммунистической среде, стал вырабатываться особый тип советского бюрократа, который не усвоил себе ранее коммунистической психологии и которого обстановка гражданской войны не могла достаточно воспитать; наоборот, он прошел процесс воспитания военного периода, из него выработался тип чиновника-бюрократа, которому чуждо понимание коммунистической психологии. Отсюда совершенно понятно, что эта обстановка действовала на новые группы, которые приливали в партию, в определенном направлении. Наша партия при других условиях могла бы справиться с этим обстоятельством, но в обстановке гражданской войны, когда из рядов партии наиболее ценный пролетарский элемент погибает на фронтах, разношерстный элемент не мог быть переработан, в силу чего внутри партии появились разнородные группы, которые были как бы чужды друг другу, и партия постепенно отрывалась от своего класса, что усугубило кризис. И когда мы перешли на хозяйственное строительство, то увидали, что наша партия переживает глубокий кризис, что наша партия теряет авторитет в рабочем классе, что она, по сути дела являясь авангардом этого рабочего класса, перестает быть связанной с ним. Доказательство этого мы можем видеть в целом ряде забастовок, когда рабочие выталкивают коммунистов с заводов. [8]
Связи мышления оказываются при этом совершенно аналогичными связям восприятия, памяти и всех других функций, которые, в равной мере с мышлением, подчинены структурным законам; следовательно, связи мышления не содержат в себе ничего нового, высшего и специфического по сравнению со связями восприятия и памяти, и становится непонятным, каким образом в мышлении возможно движение и сцепление понятий и иного рода и иного типа, чем структурные сцепления восприятий и образов памяти. В сущности говоря, структурная психология повторяет целиком и полностью ошибку ассоциативной психологии, так как она исходит из тождественности связей восприятия, памяти и мышления и не видит специфичности мышления в ряду этих процессов, совершенно так же как старая психология исходила из этих же двух принципов; новое за ключается только в том, что принцип ассоциации заменен принципом структуры, однако способ объяснения остался прежним. В этом отношения структурная психология не только не продвинула вперед проблем мышления, но даже пошла в этом вопросе назад по сравнению с вюрцбургской школой, установившей, что законы мышления не тождественны законам памяти и что мышление, следовательно, представляет собой деятельность особого рода, подчиненную своим собственным законам; для структурной же психологии мышление не имеет своих особых законов и подлежит объяснению с точки зрения тех законов, которые господствуют в сфере восприятия и памяти. [9]
Научная психология переживает сейчас некоторый кризис, и новая наука находится в периоде своего начального строительства. Это, однако, не значит, что она вынуждена опираться только на свой собственный материал. Напротив, она часто вынуждена опираться на весь научно достоверный и точный материал старой психологии. В связи с тем что в науке изменилась коренная и основная точка зрения на предмет, всякий раз приходится старый материал трактовать по-новому, переводить старые понятия на новый язык, уяснять и осмысливать прежние факты и законы в свете новых воззрений. Отсюда неизбежно еще долгое время в психологии будет чувствоваться, начиная с самых широких обобщений и кончая терминологией, некоторая двойственность ее происхождения. Особенно это неизбежно в наш переходный и критический период, когда сама наука переживает серьезный кризис. [10]
Этот путь из общей психологии был перенесен в генетическую, в которой он привел к том, что и развитие детского сознания стало пониматься как совокупность изменений, происходящих в отдельных функциях. Для того чтобы понять, как могли произойти такие явно противоречащие посылкам выводы, необходимо принять во внимание те скрытые постулаты, которые лежали в основе представления о взаимосвязи функций и единства сознания в старой психологии. [11]
Все эти три постулата совершенно ложные, начиная с первого. Все известные нам факты из области психического развития учат нас, что межфункциональные связи и отношения не только не являются константными, несущественными и могущими быть вынесенными за скобки, внутри которых производится психологическое исчисление, но что изменение межфункциональных связей, т.е. изменение функционального строения сознания, и составляет главное и центральное содержание всего процесса психического развития в целом. Если так, то необходимо принять, что психология должна сделать проблемой то, что прежде служило постулатом. Старая психология исходила из постулата, что функции связаны между собой, и этим офаничивалась, не делая предметом своего исследования самый характер функциональных связей и их изменения. [12]
Имеет ли смысл, спрашивает он, действия шимпанзе в опытах Келера назвать волевыми действиями. С точки зрения старой психологии, эти действия, как действия не инстинктивные, не автоматизированные и к тому же разумные, несомненно, должны быть отнесены к классу волевых действий. Но новая психология с полным основанием Дает отрицательный ответ на этот вопрос. В этом смысле Коффка безусловно прав. Только действие человека, подчиненное его власти, есть волевое действие. [13]
Нам думается, что этот основной тезис всего нашего исследования едва ли нуждается в новых подтверждениях после всего сказанного выше. Наши экспериментальные исследования, думается нам, всецело подтвердили и оправдали это положение, показав, что, оперируя значением слова как единицей речевого мышления, мы действительно находим реальную возможность конкретного исследования развития речевого мышления и объяснения его главнейших особенностей на различных ступенях. Но главным результатом всех наших исследований яачяется не это положение само по себе, но дальнейшее, которое мы нашли в результате самого исследования как его важнейший и центральный итог. То новое и самое существенное, что вносит это исследование в учение о мышлении и речи, есть раскрытие того, что значения слов развиваются. Открытие изменения значений слов и их развития есть главное наше открытие, которое позволяет впервые окончательно преодолеть лежавший в основе всех прежних учений о мышлении и речи постулат о константности и неизменности значения слова. С точки зрения старой психологии связь между словом и значением есть простая ассоциативная связь, устанавливающаяся в силу многократного совпадения в сознании впечатления от слова и впечатления от вещи, обозначаемой данным словом. Слово напоминает о своем значении так точно, как пальто знакомого человека напоминает об этом человеке или внешний вид дома напоминает о живущих в нем. [14]
Надо сказать, что в этой теории заключена известная доля правды, которая состоит в том, что известные предпосылки в развитии ребенка действительно необходимы для того, чтобы обучение сделалось возможным. Поэтом новое обучение находится, несомненно, в зависимости от каких-то уже пройденных циклов развития. Это верно: действительно существует низший порог обучения, за которым оно является невозможным. Однако эта зависимость, как мы увидим в свое время, является не главной, а подчиненной, и попытка выдать ее за главное и тем более за целое приводит к целом ряду недоразумений и ошибок. Обучение как бы пожинает плоды детского созревания, но само по себе обучение остается безразличным для развития. У ребенка память, внимание и мышление развились до такого уровня, что он может обучаться грамоте и арифметике; но если мы его обучим грамоте и арифметике, то его память, внимание и мышление изменятся или нет. Старая психология отвечала на этот вопрос так: изменятся в той мере, в какой мы будем их упражнять, т.е. они изменятся в результате упражнения, но ничего не изменится в ходе их развития. [15]