Cтраница 2
Принципиально и внутренне это противоречие, сохраняя последовательность, разрешалось лишь двумя путями. Одним был парадокс профессиональной этики пуритан, которая в качестве религиозной виртуозности отказалась от универсализма любви, рационализировала всякую деятельность в миру как служение положительной воле Бога, в своем последнем смысле совершенно непонятной, но единственно в таком аспекте познаваемой, и тем самым приняла как подтверждение обладания божественным милосердием также экономический закон, отвергаемый вместе со всем миром как рукотворный и испорченный, в качестве угодного Богу материала для выполнения долга. [16]
Туда от преследований в начале XVII века спаслись суровые пуритане - религиозные радикалы, противостоящие клерикальному традиционализму, по сути, языческого типа. Пафос независимых протестантских общин был родствен пророческому духу авраамизма и носил антитрадиционалистский контрэлитный характер. [17]
Недоверие и враждебность проявляли пуритане и по отношению ко всем тем культурным ценностям, которые не были непосредственно связаны с религией. Из этого не следует, что жизненный идеал пуританина включает в себя в качестве своего компонента мрачный, презирающий культуру фанатизм невежества. [18]
Повсюду, где утверждалось пуританское мироощущение, оно при всех обстоятельствах способствовало установлению буржуазного рационального с экономической точки зрения образа жизни, что, конечно, имеет неизмеримо большее значение, чем простое стимулирование капиталовложений. Именно пуританское отношение к жизни было главной опорой этой тенденции, а пуритане - ее единственно последовательными сторонниками. Правда, и пуританские жизненные идеалы подчас не выдерживали натиска слишком сильных искушений, которые, как хорошо было известно и пуританам, таило в себе богатство. Мы постоянно встречаем искренних сторонников пуританской веры в рядах поднимающихся слоев мелкой буржуазии и фермеров; и даже beati possidentes ( благословенные собственностью - лат. Здесь все тот же рок, который постоянно преследовал и предшествующую мирской аскезе средневековую монашескую аскезу: как только в обители строго регулируемой жизни и ограниченного потребления рациональное ведение хозяйства достигало полного расцвета, приобретенное имущество либо сразу феодализировалось, как это происходило до Реформации, либо складывалась такая ситуация, которая ставила под угрозу монастырскую дисциплину, и тогда наступал момент для проведения одного из многочисленных реформирований монастырских уставов. Вся история монашеских орденов в определенном смысле не что иное, как непрестанная борьба с секуляризирующим влиянием собственности. То же в безгранично большей степени относится к мирской аскезе пуританизма. Здесь уместно привести отрывок из Джона Уэсли, который вполне мог бы служить эпиграфом ко всему вышесказанному. Слова Уэсли свидетельствуют о том, что главы аскетических движений полностью ( и совершенно в духе нашего толкования) отдавали себе отчет в изложенной выше, на первый взгляд, парадоксальной взаимосвязи. Уэсли пишет: Я опасаюсь того, что там, где растет богатство, в той же мере уменьшается религиозное рвение. [19]
Разработанное Калъвиноль, и победившее в Женеве, новое исповедание быстро приобрело общеевроп. Францию ( см. Гугеноты) -, Шотландию, Англию ( см. Пуритане), Венгрию, Чехию, Германию и др. страны. [20]
Вместе с тем она освобождала приобретательство от психологического гнета традиционалистской этики, разрывала оковы, ограничивавшие стремление к наживе, превращая его не только в законное, но и угодное Богу ( в указанном выше смысле) занятие. Борьба с плотью и приверженностью к материальным благам была, как наряду с пуританами настойчиво подчеркивает и великий апологет квакерского учения Барклей, борьбой не с рациональным использованием имущества. Оно прежде всего находило свое выражение в привязанности к показной роскоши ( проклинаемой пуританами в качестве обожествления рукотворного), столь свойственной феодальной жизни, тогда как Богу угодно рациональное и утилитарное использование богатства на благо каждого отдельного человека и общества в целом. Аскеза требовала от богатых людей не умерщвления плоти, а такого употребления богатства, которое служило бы необходимым и практически полезным целям. Понятие comfort характерным образом охватывает круг этически дозволенных способов пользования своим имуществом, и, разумеется, не случайно связанный с этим понятием строй жизни прежде всего и наиболее отчетливо обнаруживается у самых последовательных сторонников этого мировоззрения, у квакеров. [21]
Рассуждения о схемах, о моделях, об идеальных типах или, чтобы не прослыть педантом, о фигурах, позволяют избежать многих ловушек. Тщательный анализ практических применений моральной теологии и кальвинистской метафизики выразился в построении модели видения мира и поведения пуритан: Вебер констатировал, что эта модель близка к той, которая диктует поведение капиталисту. Далее, одновременное историческое развитие этих двух моделей приводит к обнаружению некоторых связей между ними, но не позволяет заключить, что одна является причиной другой. [22]
Для того чтобы развить свою революционную энергию, чтобы самому осознать свое враждебное положение по отношению ко всем остальным общественным элементам, чтобы объединиться как класс, низший слой должен начать с отказа от всего того, что еще может примирить его с существующим общественным строем, отречься от тех немногих наслаждений, которые минутами еще делают сносным его угнетенное существование и которых не может лишить его даже самый суровый гнет. Этот плебейский и пролетарский аскетизм как по своей неистово-фанатической форме, так и по своему содержанию резко отличается от бюргерского аскетизма в том виде, как его проповедовали бюргерская лютеранская мораль и английские пуритане ( в отличие от индепендентов 231 и других более радикальных сект) и весь секрет которого состоит в буржуазной бережливости. Впрочем, само собой разумеется, что этот плебейско-пролетарский аскетизм теряет свой революционный характер, по мере того как, с одной стороны, развиваются современные производительные силы, безгранично увеличивая средства потребления и делая тем самым ненужным спартанское равенство, и, с другой стороны, становятся все более революционными условия жизни пролетариата, а вместе с ними и сам пролетариат. Тогда массы постепенно освобождаются от аскетизма, а у цепляющихся за него сектантов он вырождается либо непосредственно в буржуазную скаредность, либо в ходульную добродетель, которая на практике также сводится к мещанскому или ремесленническому скряжничеству. Масса пролетариата менее всего нуждается в проповеди отречения от земных благ, хотя бы уже потому, что у нее не осталось почти ничего, от чего бы она могла еще отречься. [23]
Разочарованные - это по большей части школьники, в юных летах вкусившие трубки, вина и женщин и воображающие, что вне этих трех капитальных факторов жизни человеческой остальная вселенная есть не что иное, как tabula rasa. В сцене безумия, как ее написал автор музыки, нет и следа даже самых обыкновенных приемов такого рода сцен, - нет напоминаний светлых минут минувшего, что есть в Эльвире Пуритан и в Лю-чиш, одним словом - нет совершенно ничего - tabula rasa. [24]
Наконец, бюргерские в западном смысле слова слои - ремесленники, торговцы, предприниматели в области домашней промышленности - отличались, по-видимому, ( что здесь важно) наибольшей многозначностью своей религиозной позиции. Сакраментальная благодать римской церкви в средневековых городах, являющихся опорой папства, мистагогическая сакраментальная милость богов в античных городах и Индии, оргиастическая религиозность суфистов и дервишей в Передней Азии, даосская магия, буддийское созерцание и ритуалистическое обретение божественной милости под руководством спасающих души мистагогов в Азии, все формы любви к спасителю и веры в спасение - от культа Кришны до культа Христа - во всем мире, рациональный ритуализм закона и свободная от всякой магии служба в синагоге, боговдохновенные античные и аскетические средневековые секты, благодать предопределения и этическое перерождение пуритан и методистов, индивидуальные поиски спасения - все это было наиболее сильно, сильнее, чем где бы то ни было, распространено именно в этих слоях. Конечно, и религиозность других слоев характеризовалась отнюдь не только теми чертами, которые были определены выше как наиболее существенные для них. Однако бюргерство значительно более разнообразно в этом отношении. [25]
Рациональный выбор & совершенно неясен. Рассмотрим, например, следующую гипотезу С0: Виски исцеляет укус змеи, и пусть Ct - противоположная гипотеза. Пуританин скорее всего скажет, что принять гипотезу С0, когда она неверна, гораздо опаснее, чем отвергнуть ее в противоположном случае. В первом случае не только возможны смертельные исходы от укусов змей, но еще и увеличится число пьяных на улицах, потребляющих алкоголь под предлогом лечебных свойств. [26]
Абсолютное устранение веры в спасение души с помощью церкви и таинств было той решающей идеей, которая отличала кальвинизм от католичества. В этом находит свое завершение тот великий историко-религиозный процесс расколдования мира, начало которого относится ко времени древнеиудейских пророков и который в сочетании с эллинским научным мышлением уничтожил все магические средства спасения, объявив их неверием и кощунством. Истый пуританин даже у гроба своих близких отказывался от всех религиозных церемоний и хоронил их тихо и незаметно, дабы не допустить никакого superstition ( суеверия - лат. Не существовало не только магических, но и вообще никаких средств, которые могли бы обратить божественное милосердие на того, кто лишен его волею Бога. В сочетании с жестким учением об абсолютной трансцендентности Бога и ничтожности всего сотворенного эта внутренняя изолированность человека служит причиной негативного отношения пуританизма ко всем чувственно-эмоциональным элементам культуры и субъективной религиозности ( поскольку они не могут служить спасению души, способствуют лишь появлению сентиментальных иллюзий и суеверному обожествлению рукотворного), а тем самым и причиной принципиального отказа его от всей чувственной культуры вообще. Вместе с тем эта отъединенность является одним из корней того лишенного каких-либо иллюзий пессимистически окрашенного индивидуализма, который мы наблюдаем по сей день в национальном характере и в институтах народов с пуританским прошлым, столь отличных от ТОГО совершенно иного влияния мира и человека, которое было характерным для эпохи Просвещения. Следы влияния учения о предопределении для интересующего нас периода мы находим во всех элементарных чертах жизненного поведения и мировоззрения, причем даже там, где его догматическая значимость уже исчезла, ибо это учение было лишь самой крайней формой той исключительности доверия к Богу, анализом которого мы здесь занимаемся. Примером может служить хотя бы поразительно часто повторяющееся, прежде всего в английской пуританской литературе, предостережение не полагаться ни на помощь людей, ни на их дружбу. Даже кроткий Бакстер призывает к глубокому недоверию по отношению к самому близкому другу; а Бейли прямо советует никому не доверять и никому не сообщать ничего компрометирующего о себе: доверять следует одному Богу. [27]
Унесшая тысячи жизней и задержавшая развитие Германии Тридцатилетняя война, войны кальвинистов-гугенотов и католиков во Франции конца XVI-начала XVII вв. Варфоломеевской ночи; постоянные столкновения пуритан со сторонниками высокой церкви, наполнившие кровью английскую историю XVII в. [28]
Но поскольку эти законы никогда не соблюдались должным образом, они не смогли устоять под напором развивающейся торговли предметами роскоши, прибывающими в Новый Свет из Европы. Более богатые и обладающие политической властью пуритане могли легко игнорировать закон об одежде и носить все, что угодно, в то время как их более бедные собратья подвергались наказанию за несоблюдение этого закона. [29]
Как мы видим на примере Лао-цзы, типическое поведение мистика находит свое выражение в специфическом смирении, в минимальной деятельности, в своего рода религиозном инкогнито в миру: он доказывает свою избранность вопреки миру, вопреки собственной деятельности в миру, тогда как мирской аскет, напротив, доказывает свою избранность посредством своей деятельности. В глазах живущего в миру аскета поведение мистика является ленивым самоуслаждением, для мистика поведение аскета - не более чем участие в богопротивных мирских делах, соединенное с суетной уверенностью в своей правоте. С той счастливой ограниченностью, которую обычно приписывают типичному пуританину, мирской аскетизм выполняет скрытые от него по своему последнему смыслу положительные веления божества, которые обнаруживаются в установленном Богом рациональном порядке сотворенного Им мира, тогда как мистик считает существенным для спасения именно проникновение в предельный, совершенно иррациональный смысл в акте мистического переживания. Различные формы ухода от мира, свойственные этим обоим типам поведения, находятся в такой же противоположности друг другу - характеристика ее будет дана в ходе специального исследования отдельных типов религиозности. [30]