Cтраница 1
Расстрига, беглый инок На нас ведет злодейские дружины. Дерзает нам писать угрозы. Полно, Пора смирить безумий. [1]
Обличения по адресу зловредного расстриги, утратившие влияние на умы в форме правительственных обращений, неожиданно возродились после падения Годуновых. [2]
Сказание и повесть, еже содеяся в царствующем граде Москве и о расстриге Гришке Отрепьеве / / ЧОИДР. [3]
Наибольшую осведомленность по поводу Мисаила проявил автор Сказания и повести, еже содеяся в царствующем граде Москве и о расстриге Гришке Отрепьеве. Сказание - единственный источник, назвавший полное мирское имя Мисаила - Михаил Трофимович Повадьин, сын боярский из Серпейска. Автор Сказания несколькими штрихами рисует портрет Мисаила. Сказанное рассеивает миф, будто интригу мог затеять Мисаил. Чудовский чернец был первым простаком, поверившим в Отрепьева и испытавшим на себе его влияние. [4]
Началась борьба безвестного и, казалось бы, бессильного молодого авантюриста с могущественным царем всея Руси, и в этой борьбе Расстрига оказался победителем - яко комар льва не дошед порази, по выражению современника. [5]
Вожди восставших широко использовали мистификаторство и сам озванчество - везли с собой в специальных стругах, яко бы, царевича Алексея ( незадолго до восстания на сам ом деле умершего) и патриарха Никона, которого Изображал какой-то расстрига. [6]
Служитель культа, лишенный своего сана постановлением церковных властей. Расстрига, беглый инок на нас ведет злодейские дружины. [7]
Слонский, рассказывал, что он передал государю донос одного московского купца, подслушавшего, как Шуйский называл царя расстригой и изменником. [8]
Несносно, согласитесь в том, между людей благоразумных прослыть притворным чудаком. Расстрига окаянный мрослытъ умел Димитрием в народе. [9]
Приведенное ска / зание носит ясные признаки, что оно составлялось по стоустой молве народной. Дошли до нас и песни народные, которые имеют содержанием события Смутного времени. Такова песня о Гришке Расстриге, в которой высказывается народное воззрение на причину гибели самозванца: он женился в проклятой литве, на еретнице, безбожнице, свадьба была на Николин день и на пятницу; когда князья и бояре пошли к заутрени, Гришка пошел в баню с женою. [10]
Юрья пан с паньею. А Гришка Расстрига в те поры догадлив был, бросился он с тех чердаков на копья острые к тем стрельцам, удалым молодцам, и тут ему такова смерть случилась. Другая песня рассказывает о смерти князя Скопина-Шуйского. На крестинном пиру князя Воротынского пьяненьки тут расхвастались: сильный хвастает силою, богатый хвастает богатством; Скопин князь Михаил Васильевич, а и не пил он зелена вина, только одно пиво пил и сладкой мед, не с большого хмелю он похвастается: А вы глупой народ, неразумные. А все вы похваляетесь безделицей: я, Скопин, Михайло Васильевич, могу князь похвалитися, что очистил царство Московское и Велико государство Российское; еще ли мне славу поют до веку от старого до малого, от малого до веку моего. А и тут боярам за беду стало, в тот час они дело сделали; поддернули зелья лютого, подсыпали в стакан, в меды сладкие, подавали куме его крестовые, Малютиной дочи Скурлатовой. Здесь песня выставляет нам ту же самую черту, о которой свидетельствует и акт неоспоримый, именно обычай хвастаться своими подвигами и унижать подвиги других: вспомним хвастовство Шеина, за которое он так дорого поплатился. Приведенная песня о Скопине причиною смерти последнего прямо выставляет зависть бояр вообще, а не одного Дмитрия Шуйского, - зависть, возбужденную хвастовством Скопина. [11]
Длительное время церковь предавала анафеме зловредного еретика Гришку Отрепьева. Затем все узнали, что в Путивле царевич выставил на всеобщее обозрение колдуна Гришку Отрепьева. Чудовские монахи, посланные для обличения расстриги перед жителями Путивля, прислали царю Борису письмо, подтверждавшее истинность сына Грозного. [12]
Посредник, цесарев посол, был тут, но в дело не вмешался, и этим первый съезд кончился. На втором съезде бискуп киевский говорил речь из бытии и из хроник польских о клятвопреступлении при прежних израильских и римских царях, приводя к тому, что московские послы на первое съезде вычитали неправды королевские. Потом говорил речь по письму Ян Гридич про Расстригу, оправдывая государя своего короля, наконец говорил речь по письму Александр Гонсевский, вычитая неправды государя Бориса и государя Василья, сношения их с иностранными государствами на короля. Между прочим Гонсевский читал: Давно, еще при Димитрии, которого вы называете Гришкою Расстригою, боярин князь Василий Иванович Шуйский с братьею и другие многие московские бояре знатные люди некоторым панам-радам тайно объявляли свою мысль, что хотят видеть господарем своим королевича Владислава. Потом князь Василий Голицын, забывши свое крестное целование королевичу, желал себе господарства Московского, как скоро выехал из Москвы под Смоленск, то с дороги сослался с вором калужским и промышлял, чтоб ему с своими советниками сделать на Москве господарем вора калужского, а потом убить, точно так же как прежнего Димитрия Расстригу убили, и сделаться самому господарем, как прежде Шуйский сделался. Я, Александр Гонсевский, оставшись в гетчманском месте с войском, не был боярином и никаким урядником московским, в дела земские московские не вмешивался, а будучи только наместником гетманским, правил войском и ратников своих за самые малые вины строго и сурово наказывал, по артикулам гетманским. ПочМните, как вскорости по отъезде гетманском войсковой товарищ Тар-новецкий, пивши вместе с попом, побранились, и он ударил попа рукою по лицу до крови. Я присудил его к смертной казни; но патриарх и бояре присылали ко мне, а князь Мстиславский с другими многими боярами и с тем самым попОчМ приходил ко мне на подворье и просил, чтоб я Тарновецкого выпустил из тюрьмы и не велел казнить; уважая патриарха и бояр, я должен был это сделать, но чтоб вперед другим своевольникам неповадно было воровать и людей московских, простых и нерассудительных, от господаря отводить, велел у Тарновецкого отсечь правую руку, что и было исполнено в Китае-городе, против Фроловскнх ворот, перед всем миром; бояре и все русские люди этому дивились, и сачМ патриарх после мне выговаривал, что за такую малую вину непригоже было так люто казнить. [13]
Кокорев, с своей стороны, доносил на Андрея Палицына, что он держит корчму, пьянством других разоряет и сам пьянствует. Один священник, духовный отец Палицына, доносил на Кокорева; другой доносил на Палицына и на отца его духовного, обвинял их в содомских делах, воровских заводах и богомерзких словах. Па-лицын доносил, что Кокорев ходит в город и в церковь нарядным воровским обычаем, носят перед ним меч оберучный, как перед Расстригою, а люди его все перед ним с пищалями, саблями и со всяким оружием, как перед курфюрстом немецким ходят; чины у него учреждены большие; холопен своих зовет - иного дворецким, другого казначеем, иных стольниками. Когда Кокорев пойдет в баню, то перед баню приходят к нему здороваться складчики его и советчики и попы, и на них смотря, боясь его безмерного страха, всяких чинов люди ходят перед баню челом ему ударить; и когда жена Кокорева пойдет в баню, то велит всем женщинам посадским приходить челом себе ударить. Если у кокоревских людей умрет ребенок, то всех посадских женщин загоняют и велят над ребенком плакать. На кого Кокорев накинется неделом, посадит в тюрьму или на правеже велит мучить, и те люди последние свои животишки относят к жене Кокорева, а приводит их поп Сосна и всем людям говорит: кто хочет беды избыть, тот бы шел ко всемирной заступнице, которая что захочет, то и сделает, хотя от виселицы отнимет. Дело дошло до того, что оба воеводы вступили друг с другом в явную войну: Кокорев с своими советниками и стрельцами начал стрелять из города в посад, где сидел Палицын, и несколько человек было побито; а Кокорев в свое оправдание говорил, что он стрелял вследствие приступа к городу Андрея Палицына и его соумышленников. [14]
Иван Воротынский и Алексей Синкий и окольничий Артемий Измайлов; с польском стороны уполномоченными были: киевский бис-куп князь Казимирский, гет ман литовский Ян Ходкевич, канцлер Лев Сапега, староста велижский Александр Гонсев-ский; посредником был императорский посол Еразм Ганде-лиус. Переговоры должны были происходить между Смоленском и Острожками. Воротынский с товарищами должны были сначала изложить неправды короля, начиная с нарушения перемирия при царе Борисе приводом Лжедимитрия. Если паны скажут, что еще при воре князь Василий Иванович Шуйский с братьями и многими боярами бил челам королю, чтоб их от Расстриги оборонил и дал в цари сына своего, то князь Воротынский должен был отвечать: Я князь Иван Михайлович в те поры был в своей братье в боярах честен, и любили меня мои братья все, а Шуйские были мне друзья и ни в чем от меня не скрывались. Вы это теперь говорите для того, что князя Василья Ивановича с братьею нет, и хотите на мертвых что-нибудь затеять; а мы того не делывали и в разуме нашем того не бывало. Если паны скажут, что бояре наказывали об этом королю с Иваном Безобразовым да с Михайлою Толочановьш, то отвечать: Иван Безобразов и Михаила Толочанов Расстриге были из русских людей первые друзья и верники: как еще Расстрига пришел в Монастыревский, то Михаиле Толочанов тогда уже учинился у него верником, за Михайлову измену царь Борис жену и детей его разослал по городам по тюрьмам; а Иван Безобразов по воре Федьке Андронове стал Расстриге близок на Москве, а как Расстригу убили, то он с Москвы сбежал и в Тушине у вора был, и с такими как было приказывать. [15]