Cтраница 2
В некоторых случаях слияния и приобретения могут привести к пересмотру положений контрактов о вознаграждении менеджеров. Если потенциальные частные выгоды менеджеров от сделки велики, это может закрыть им глаза на издержки, создаваемые акционерам их фирмы. [16]
Теперь зададимся вопросом: чтобы произошло, если бы общественное благо было произведено и реализовано конкурентным рынком. Первый потребитель должен был бы заплатить Pi, чтобы получить количество блага, реализованное на конкурентном рынке по цене, равной предельным издержкам. В этом случае цена Pi равна предельной частной выгоде, которую первый потребитель получает от последней единицы общественного блага. Будет ли второй потребитель платить за то, чтобы количество общественных благ стало больше, чем О. [17]
В классической экономической литературе ( в частности в трудах Адама Смита) существует термин невидимая рука. Суть его в том, что предприятия-изготовители и поставщики ресурсов, добивающиеся увеличения собственной выгоды и действующие в рамках остроконкурентной рыночной системы, одновременно, как бы направляемые невидимой рукой, способствуют обеспечению государственных, общественных интересов. При существующей конкурентной конъюнктуре предприятия используют наиболее экономичную комбинацию ресурсов Для производства данного объема продукции, поскольку это отвечает их частной выгоде. Вместе с тем такое использование ресурсов отвечает и интересам общества. В итоге концепция невидимой руки приводит к тому, что если предприятия максимизируют свою прибыль, то общественный продукт также максимизируется. [18]
Инстинкты большей частью не осознаются людьми, которые приводят обоснования своих поступков, не соответствующие действительности. Эти обоснования Па-рето называет производными - деривациями. Производные также имеют свою классификацию: аффирма-ция - простое утверждение, обращенное к чувству; авторитарная - ссылка на то, что кто-то всегда поступал так, и это имело успех; теоретические, идеологические доказательства и др. Производные ставят цель: вытекающую из инстинктов частную выгоду облечь в общепринятые благовидные одежды. [19]
Внешние эффекты могут также привести к слишком малому объему производства, как показывает пример с ремонтом и разбивкой цветника владельцем дома. На рис. 17.2 горизонтальная ось измеряет капиталовложения ( в долларах) домовладельца на ремонт и перепланировку ландшафта. Кривая предельных издержек на ремонт дома показывает зависимость расценок на ремонт от объема работ; она горизонтальна, потому что расценки не зависят от объема ремонтных работ. Кривая спроса D измеряет предельную частную выгоду домовладельца от ремонта. Но ремонт приносит и внешние выгоды соседям, как показывает МЕВ, кривая предельных внешних выгод. В этом примере данная кривая имеет наклон вниз, так как предельная внешняя выгода велика для небольшого объема ремонта, но уменьшается по мере расширения объема ремонтных работ. [20]
Рассмотрим же несколько подробнее эту свободную конкуренцию и созданный его общественный порядок. В нашем современном обществе каждый работает на свой собственный страх и риск, каждый стремится к своему собственному обогащению и ему совершенно нет дела до того, чем занимаются другие. О разумной организации, о распределении работ нет и речи; наоборот, каждый старается опередить другого, старается использовать для своей частной выгоды благоприятный случай и не имеет ни времени, ни охоты подумать о том, что его собственные интересы в сущности ведь совпадают с интересами всех остальных людей. Отдельный капиталист ведет борьбу со всеми остальными капиталистами, отдельный рабочий - со всеми остальными рабочими; все капиталисты ведут борьбу против всех рабочих, а масса рабочих опять-таки неизбежно должна бороться против массы капиталистов. В этой войне всех против всех, в этом всеобщем беспорядке и всеобщей эксплуатации и заключается сущность современного буржуазного общества. Но такое беспорядочное ведение хозяйства должно в конце концов привести общество к самым печальным результатам; неорганизованность, лежащая в основе общества, пренебрежение к подлинному всеобщему благу не могут не обнаружиться рано или поздно самым разительным образом. [21]
Рассмотрим же несколько подробнее эту свободную конкуренцию и созданный ею общественный порядок. В нашем современном обществе каждый работает на свой собственный страх и риск, каждый стремится к своему собственному обогащению и ему совершенно нет дела до того, чем занимаются другие. О разумной организации, о распределении работ нет и речи; наоборот, каждый старается опередить другого, старается использовать для своей частной выгоды благоприятный случай и не имеет ни времени, ни охоты подумать о том, что его собственные интересы в сущности ведь совпадают с интересами всех остальных людей. Отдельный капиталист ведет борьбу со всеми остальными капиталистами, отдельный рабочий - со всеми остальными рабочими; все капиталисты ведут борьбу против всех рабочих, а масса рабочих опять-таки неизбежно должна бороться против массы капиталистов. В этой войне всех против всех, в этом всеобщем беспорядке и всеобщей эксплуатации и заключается сущность современного буржуазного общества. Но такое беспорядочное ведение хозяйства должно в конце концов привести общество к самым печальным результатам; неорганизованность, лежащая в основе общества, пренебрежение к подлинному всеобщему благу не могут не обнаружиться рано или поздно самым разительным образом. Разорение мелкой буржуазии, того сословия, которое составляло главную основу государств прошлого века, является первым результатом этой борьбы. Каждый день мы наблюдаем, как сила капитала сокрушает этот класс общества, как, например, отдельные портные и столяры, у которых магазины готового платья и мебели отбивают их лучших заказчиков, превращаются из мелких капиталистов, из членов имущего класса в зависимых пролетариев, работающих на других, в членов неимущего класса. Разорение мелкой буржуазии является печальным следствием столь восхваляемой свободы промышленности; это неизбежный результат тех преимуществ, которые имеет крупный капиталист перед своим менее богатым конкурентом; это самое яркое проявление тенденции капитала концентрироваться в руках немногих. [22]
Стало быть, в некотором смысле движение за эмансипированную женщину отмечает собой возврат к более общечеловеческому типу характера или к менее дифференцированному выражению человеческой природы. Этот тип человеческой природы следует характеризовать как прото-антропоидный; если не по форме преобладающих в нем черт, то, во всяком случае, по их содержанию оп принадлежит той ступени развития, которую можно, видимо, отнести к дообщественному уровню. Такая характеристика относится как к отдельному моменту развития или отдельной эволюционной черте, которая здесь рассматривается, так, конечно, и ко всем чертам в более позднем развитии общества, если они свидетельствуют о возврате к той духовной позрпии, которая соответствует начальной недифференцированной стадии экономической жизни. Наше доказательство существования общей тенденции к возврату от господства завистнических интересов вспять не будет ни бесспорным, ни достаточно убедительным, но тем не менее его можно считать достаточным. Существование такой тенденции в какой-то мере подтверждается разложением чувства статуса в современных производственных общностях; косвенным свидетельством может служить и заметный возврат к неодобрению бесполезного существования и той деятельности, которая направлена на приобретение частной выгоды за счет коллектива или других социальных групп. Наблюдается частое порицание причинения боли, а также дискредитация всзх мародерских предприятий даже там, где проявление завистпического интереса не наносит материального ущерба своей общности или самому индивиду. Можно даже сказать, что в современных производственных общностях беспристрастное представление большинства заключается в том, что идеалом человека является стремление к миру, доброй воле и экономической эффективности, а не к корыстному, насильническому, мошенническому и господственному образу жизни. [23]
Когда дело идет о спасении общества, [ с. В минуты опасности народ, в котором не иссякла любовь к отечеству, готов всем для него пожертвовать. Но в мирное время огромное большинство граждан прежде всего заботится о своих частных делах; общественные представляют для него интерес второстепенный. Ему кажется гораздо более удобным предоставить их правителям, не утруждая себя излишними тревогами. Таким образом, личный интерес, который в частной деятельности составляет главную движущую силу, является, напротив, помехой для политической свободы, требующей от гражданина непрерывного внимания к общественным делам, готовности жертвовать своими частными выгодами... Свободные учреждения, которые не находят постоянной поддержки в народе, всегда непрочны. Но такое зоркое внимание к общему делу предполагает либо слабое развитие частной жизни, как в древних государствах, либо весьма высокое политическое развитие граждан, которое встречается не везде. [24]
Верхушку городского общества составляли патрицианские роды, так называемые благородные. Сильные своим богатством, своим традиционным, признанным императором и империей аристократическим положением, они всеми способами эксплуатировали как городскую общину, так и подвластных городу крестьян. Они занимались ростовщичеством, давая ссуды зерном и деньгами, присваивали себе всякого рода монополии, отбирали у общины одно за другим все ее права на совместное пользование городскими лесами и лугами, пользуясь ими исключительно в интересах своей частной выгоды, произвольно взимали дорожные, мостовые и воротные пошлины и всякие иные поборы, торговали цеховыми привилегиями, званием мастера, правами гражданства и правосудием. С крестьянами городской округи они обращались не менее беспощадно, чем дворяне и попы; более того, городские фогты и должностные лица в деревнях, которые все были патрициями, при взимании поборов присоединяли к аристократической жестокости и алчности еще и известный бюрократический педантизм. В управлении городскими доходами, собираемыми таким образом, господствовал величайший произвол: отчетность в городских книгах, представлявшая собой чистую формальность, велась чрезвычайно небрежно и запутанно; растраты и кассовые недочеты были обычным явлением. Насколько легко было тогда немногочисленной, присвоившей себе всевозможные привилегии, тесно сплоченной узами родства и общностью интересов касте безгранично обогащать себя за счет городских доходов, нетрудно себе представить, если вспомнить о многочисленных мошенничествах и растратах, которые в 1848 г. были обнаружены в столь многих городских управлениях. [25]
Другие создали менее престижные секторы высшего образования с упрощенными процедурами приема. В ряде стран установлен потолок численности ( numerus clausus) обучающихся по наиболее престижным специальностям ( медицина, инженерные специальности, право и др.), подготовка по которым связана со значительными расходами, не ограничивая при этом численность обучающихся по гуманитарным специальностям. С расширением нетрадиционных форм высшего образования, а также развитием продолженного образования многие страны пришли к заключению, что первичная профессиональная подготовка должна рассматриваться как социальное благо для всего общества и финансироваться ( по крайней мере стоимость обучения) из госбюджета, а любое дополнительное образование или подготовка - как частная выгода и оплачиваться самими студентами или их работодателями. [26]
В Америке, впрочем, произведены опыты топки паровых котлов на пароходах, и эти опыты показали, что нефть при том же весе гораздо выгоднее антрацита. Если предположить, что выгода составляет 50 %, то и тогда вопрос о ценности еще становится весьма сомнителен в большинстве случаев. В одном только случае несомненно выгодно может быть употребление нефти или тому подобных горючих жидкостей; говорю, выгодно, считая прямо расходы всего производства, а не одного отопления. Этот случай относится к пароходам, совершающим далекие плавания. Запас каменного угля на таких пароходах занимает чересчур большое пространство; нефть можно уместить в гораздо меньшем объеме, а если ее потребляется еще вдвое меньше по весу, чем антрацита и каменного угля, то выгода в пространстве получается громадная. Это пространство и этот освободившийся груз может быть заменен товаром, а потому ценное топливо здесь может быть употребляемо с выгодою. По крайней мере можно ожидать в этом случае прямую выгоду от потребления нефти как горючего материала; в большинстве же случаев нефть никак не может соперничать относительно выгодности с материалами менее ценными. В некоторых местах еще нефтяные остатки могут быть употребляемы как топливо, но их едва ли будет возможно подвергать пульверизации по их густоте и превращению в пар, по их трудной летучести, а потому придется при пользовании нефтяными остатками употреблять приборы и приемы топки обыкновенной, а потому иметь и обыкновенные потери тепла от несовершенства сгорания и от его неполноты. Для развития этого предмета привожу мнение, высказанное мною однажды по поводу этого вопроса. Употребление нефти и тому подобных жидких видов топлива при обыкновенной их цене может иметь действительную, а не кажущуюся, частную выгоду только вследствие того обстоятельства, что нефть можно сжечь несравненно совершеннее, чем твердое топливо. При сожигании каменного угля под лучшим паровозом образуется только 8 / 4 фунтов пара на 1 фунт угля, тогда как могло бы образоваться до 13 фунтов, считая неизбежную потерю для тяги. [27]
Чувствуется потребность более думать, более задавать себе вопрос: почему и как. Новый порядок вещей, вертящийся перед глазами, еще более настраивает па ото - хочется сравнивать, замечать, наблюдать и обсуживать. Вопрос давнишний, но нолуразрешенный, не для одного меня, кажется, но и для многих у нас, - вопрос, первый для каждого - это как жить и для чего жить. Жить, думаю, не для себя только, но и для других и не для своих только, не для одного семейства, но для общества ( своего) и для человечества - жить честно, не забывать, пожалуй, себя и для других сделать то, что сделать Б состоянии. Честно жить, надеюсь, мы умеем; для себя сделать все желает ( хотя не всегда умеет) каждый, тоже - и для своих, но для общества и человечества делается то, что можно бы гделать. Виноваты мы в отом только отчасти, обыденный порядок, вечный пример окружающих, с детства воспринятые идеи мешают светлому взгляду, обсуживанию, устранению эгоизма, мешают делать для большинства то, что должно и можно, отложив в сторону свои мелкие выгоды. На это большинство, на наш народ, смотрим не прямо, а сквозь призму собственных выгод, себялюбия, и человеку так свойственно желать хорошего самому себе, что трудно отбросить призму эту, особенно дома, где все с нею не расстаются. Очень, очень вероятно, что по возвращении она - удаленная на время новыми здешними фактами - опять поместится, если по совсем, то отчасти, на свое место, и вот почему хочется сохранить мысли, здесь рождающиеся; они, противодействуя нашим домашним принципам, все-таки заставят ум действовать, совесть - говорить и приведут, быть может, к средним выводам - лучшим, чем наша рутина. На наш народ нам принадлежит ближайшее влияние, нам предстоит очеловечивать его. Мы смотрим на него подчас, как но на людей, во многом видим недостаточность действий совести и разума и приходим к заключению о необходимости страха, а этот страх употребляем в пользу свою, иногда на улучшение материального быта народа и почти никогда на улучшение его моральной стороны, на развитие со-нестливости, умственной деятельности. Членам народа и в самом деле часто многого недостает, чтоб быть вполне людьми, и по всегда не прав тот, кто так смотрит у нас, и страх теперь еще нужен, но нужно же подумать о достижении других общечеловеческих, а не одних частных выгод. Религия и образование - вот что нужно для развития моральной стороны и умственной деятельности, для полного очеловечения, а заботимся ли мы о том. Если мы не сделаем ни шага вперед на отом поприще, если всегда будем держаться за страх, откладывая заботу о развитии и более снисходительные способы достижения целей, и этот страх - приказание не употребим для первого толчка вперед к развитию, то развития никогда не будет и всегда будет нужен страх. Мы виноваты не мало 71 отсутствии той человечности, в которой обвиняем других. [28]
Государственный бюджет Древнего Рима в части доходов состоял прежде всего из натуральных податей ( налогов - tributum), Цицерон говорил, что в казенных сборах всегда видели артерии государства [ 216, с. Собирались торговые и транспортные пошлины - на больших дорогах, у мостов, в портах. В 403 году до н.э. был введен налог на холостяков. Полибий в II веке до н.э. писал, что консулы исчислили частные выгоды войны для отдельных граждан, а Цицерон в I веке до н.э. в речи за закон Манилия говорил, что доходы с провинций столь незначительны, что их едва хватает на расходы по управлению самими провинциями. [29]