Cтраница 2
В рукописи зачеркнут другой вариант начала этого абзаца: Если бы Академия официально обратилась, например, за мнением ко всем своим иностранным членам-корреспондентам, то это, не будучи лестно для русской Академии и русских ученых вообще, было бы, по крайней мере, справедливо и прилично. Что касается слов другого академика, Савича, то он оказался в особенности негодующим за то, что г. Баклунд встретил прошлого года помеху к своему избранию. Несколько ниже Бутлеровым зачеркнуто: Интересно проследить за постепенным превращением г. Савича в члены большинства: в 1874 г. он подписывает представление о Менделееве, в 1880 - м отказывает мне, специалисту, когда я обратился к нему с предложением присоединить ся к представлению о том же лице; вслед за тем он помогает представить Баклунда, в конце 1881-го он заодно с неспециалистами и без участия специалиста подписывает предложение о Бейлынтейне, а в начале 1882 года уже видит пострадавшею честь Академии в лице г. Баклунда. Не считает ли себя г. Савич членом Императорской, но не русской Академии. [16]
Делать какие-либо возражения в отделении было, разумеется, бесполезно - иг. Баклунд был избран большинством отделения; но при несении вопроса в Общее собрание Академии мною и академиком Фамин-цыным представлены были письменно веские и горячие возражения. Я напомнил и повторил сказанное мною прежде по поводу представления Шредера и сослался на дух17 Устава, ясно видный из параграфов, требующих предпочтения русским пред иностранцами. Далее я высказал, что по незнанию русского языка новому члену пришлось бы встать в то крайне печальное для члена русской Академии наук - и вовсе но лестное для самой Академии - положение, в котором академику, для ознакомления с русскими трудами, приходится прибегать к переводчику; а по таким переводам г. Баклунду как первенствующему судье по своей части пришлось бы судить о работах русских ученых и, но имея русской ученой степени, являться, быть может, судьей лиц, обладающих степенью доктора одного из русских унинерситетов. Естественным следствием незнания русского языка - говорилось далее - следствием, которого трудно не ожидать и за которое мудрено обвинять - не будет ли то, что, знакомясь по преимуществу с сочинениями на нерусском языке - естественно сближаясь скорее с учеными нерусского происхождения, такой академик по необходимости видит чужестранное ближе и в более ярком освещении, чем паше отечественное, мало доступное ому по языку. [17]
Спустя некоторое время Самойлович повторяет свою просьбу. Он пишет: Я почту для себя стыдом состоять членом нескольких иностранных академий, не будучи членом той, на которую я могу претендовать более, чем на какую-либо иную, тем более что она основана, я думаю, не для иностранцев, но прежде всего для русских. И когда в августе 178Э г. вышел основной труд Самойловича, его Записка о чуме, на титульном листе книги значились почетные звания, полученные автором от научных учреждений разных стран Европы, но русские звания ученого были очень скромными: коллежский асессор, штаб-лекарь Сената, член комиссии по борьбе с чумой в Москве. Почему русская Академия оказалась такой неприветливой к русскому ученому, выдающемуся врачу-новатору, заслужившему европейскую славу и прославившему русскую медицину далеко за пределами своей родины. Почему ученый, получивший признание ряда западноевропейских научных учреждений, оказался непризнанным у себя на родине. [18]
Знакомство русских с европейским искусством происходило несколькими путями: западные художники приглашались на работу в Россию, за границей покупались европейские произведения искусства, а наиболее способные мастера отправлялись обучаться в заморские страны как пенсионеры, т.е. за государственный кошт. Остальные, а их было большинство, оставались дома и обучались по старинке, в традициях Оружейной палаты, при Санкт-Петербургской типографии, при Кунсткамере или в других государственных ведомствах. С 1706 года была организована Канцелярия городовых дел, переименованная впоследствии в Канцелярию от строений, которая заведовала всеми строительными работами в Петербурге и его окрестностях и объединяла всех находящихся на государственной службе так называемых казенных архитекторов и живописцев. Петр вынашивал план создания русской Академии художеств, разбирал предложенные ему Аврамовым, Нартовым и Каравакком проекты. Но самостоятельная Академия художеств при Петре организована не была. [19]