Cтраница 2
Важнейшее следствие закона падения нормы прибыли, помимо того ужаса, который он внушает политико-экономам, состоит в том, что он предполагает постоянно растущую концентрацию капиталов и, следовательно, постоянно растущую декапи-тализацшо более мелких капиталистов. [16]
Противники политико-экономов - будь то противники из среды самой этой науки или вне ее - упрекающие политико-экономов в варварском разрывании на части единого целого, либо стоят с ними на одной и той же почве, либо ниже их. Нет ничего более банального, чем упрек, будто политико-экономы обращают слишком большое, исключительно большое внимание на производство, рассматривая его как самоцель. Распределение имеет, мол, столь же большое значение. В основе этого упрека лежит как раз представление политико-экономов, будто распределение существует как самостоятельная, независимая сфера рядом с производством. Или политико-экономам делают упрек, что, дескать, у них эти моменты не охватываются в их единстве. Как будто бы это разрывание единого целого на части проникло не из действительности в учебники, а наоборот, из учебников - в действительность и как будто здесь дело идет о диалектическом примирении понятий, а не о понимании реальных отношений. [17]
Согласно истинной природе труда и обмена, строгая справедливость требует Брей при этом ссылается на даваемые политико-экономами определения меновой стоимости товаров, чтобы все вступающие в обмен имели не только взаимные, но и равные выгоды... [18]
Далее, Рикардо был бы прав и в другом еще пункте, только он, по обыкновению политико-экономов, превращает историческое явление в вечный закон. Это историческое явление состоит в относительно более быстром развитии промышленности ( собственно буржуазной отрасли производства) в противоположность земледелию. [19]
Как ни близок здесь Рамсей к пониманию действительного происхождения прибавочной стоимости, все же им слишком владеет традиция политико-экономов, чтобы тотчас же снова не сбиться с пути. Прежде всего, самый способ объяснения им этого обмена между переменным капиталом [1088] и трудом является двусмысленным. Если бы этот обмен был совершенно ясен для Рамсея, то дальнейшее недоразумение было бы невозможно. [20]
Политико-экономы всегда отождествляли капитал с одним классом общества, а труд с другим классом, хотя обе эти силы не имеют такой связи от природы и не должны были бы иметь ее также и искусственно. Политико-экономы всегда изображают дело так, будто благополучие рабочего и даже самое его существование возможны лишь при том условии, что он своим трудом содержит капиталиста в роскоши и праздности. [21]
Политико-экономы называют то и другое [ М-9 ] производительным потреблением, но делают еще одно различие: первое фигурирует как воспроизводство, второе - как производительное потребление. Все исследования относительно первого являются исследованиями о производительном и непроизводительном труде; исследования относительно второго - исследованиями о производительном и непроизводительном потреблении. [22]
В своей полемике [ против буржуазной политической экономии ] Годскин сам исходит из ограниченного способа представления политпко-экономов. Поскольку политико-экономы изображают капитал как вечное отношение производства, они сводят его к тем общим отношениям труда к его материальным условиям, которые общи всякому способу производства и не содержат ничего от специфического характера капитала. В той мере, в какой у них капитал рассматривается как создающий стоимость, лучшие из них - и [ в особенности ] Рикардо - признают, что он не создает шши стоимости, кроме той, какую он. [23]
Так как политико-экономы не выяснили того специфического общественного отношения, которое представлено в метаморфозе товаров, то и оборотный капитал они могут понимать только вещественно. Все различия капитала, проистекающие из процесса обращения, [868] и, в сущности, сам процесс его обращения, на деле есть не что иное, как метаморфоз товаров ( получающих характер капитала в силу их отношения к наемному труду) в качестве момента процесса воспроизводства. [24]
Поэтому накопленный запас становится у Джонса личностью, которая берет на себя функцию авансирования заработной платы работникам. Джонс разрушает свойственную политико-экономам ограниченность, erne сам находясь в плену у нее, - а разрушение ее становится необходимым, коль скоро капиталистический способ производства рассматривается как исторически определенный способ производства и уже не представляется больше вечным естественным отношением производства. [25]
Он едва ли не раньше других усвоил мысль, что народное хозяйство само по себе должно составлять один из главнейших предметов государственного управления. Нащокин был одним из первых политико-экономов на Руси. Ордин-Нащокин во многом предупредил Петра и первый высказал много идей, которые осуществил преобразователь. Это был смелый, самоуверенный бюрократ, знавший себе цену, но при этом заботливый и доброжелательный к управляемым, с деятельным и деловым умом. Во всем и прежде всего он имел в виду государственный интерес, общее благо. [26]
Объясняя падение прибыли невозможностью для живого труда удовлетворить требования сложных процентов, Годскин и автор памфлета The Source and Remedy of the National Difficulties, хотя они и не подвергли этот вопрос дальнейшему анализу, стоят гораздо ближе к истине, чем Смит и Рикардо, которые объясняют падение прибыли ростом заработной платы: один - ростом реальной и номинальной заработной платы, другой - ростом номинальной заработной платы, которому скорее соответствует уменьшение реальной заработной платы. Годскин и все эти пролетарские противники [ политико-экономов ] не без здравого смысла отмечают тот факт, что с развитием капитала относительно возросло число лиц, живущих на прибыль. [27]
Не нужно думать, что рациональное поведение - это непременно правильное поведение, скажем питание в строгом соответствии с физиологическими нормами или предписанной врачом диетой, повседневные занятия утренней гимнастикой, отсутствие так называемых вредных привычек или чтение душеспасительной литературы. Современного экономиста не приведут в смущение обращенные к политико-экономам прошлого века слова героя повести Ф. М. Достоевского Человек из подполья: И с чего это взяли все эти мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, какого-то добродетельного хотенья. С чего это непременно вообразили они, что человеку надо непременно благоразумно выгодного хотенья. [28]
Противники политико-экономов - будь то противники из среды самой этой науки или вне ее - упрекающие политико-экономов в варварском разрывании на части единого целого, либо стоят с ними на одной и той же почве, либо ниже их. Нет ничего более банального, чем упрек, будто политико-экономы обращают слишком большое, исключительно большое внимание на производство, рассматривая его как самоцель. Распределение имеет, мол, столь же большое значение. В основе этого упрека лежит как раз представление политико-экономов, будто распределение существует как самостоятельная, независимая сфера рядом с производством. Или политико-экономам делают упрек, что, дескать, у них эти моменты не охватываются в их единстве. Как будто бы это разрывание единого целого на части проникло не из действительности в учебники, а наоборот, из учебников - в действительность и как будто здесь дело идет о диалектическом примирении понятий, а не о понимании реальных отношений. [29]
Противники политико-экономов - будь то противники из среды самой этой науки или вне ее - упрекающие политико-экономов в варварском разрывании на части единого целого, либо стоят с ними на одной и той же почве, либо ниже их. Нет ничего более банального, чем упрек, будто политико-экономы обращают слишком большое, исключительно большое внимание на производство, рассматривая его как самоцель. Распределение имеет, мол, столь же большое значение. В основе этого упрека лежит как раз представление политико-экономов, будто распределение существует как самостоятельная, независимая сфера рядом с производством. Или политико-экономам делают упрек, что, дескать, у них эти моменты не охватываются в их единстве. Как будто бы это разрывание единого целого на части проникло не из действительности в учебники, а наоборот, из учебников - в действительность и как будто здесь дело идет о диалектическом примирении понятий, а не о понимании реальных отношений. [30]