Cтраница 3
Клят укрепил Соловьева в неприятии материализм: Кантианский идеализм достаточен для окончательной философской критики материализма... Его критицизм есть тот мост, через который должны проходит все философские учения, но на котором некоторые из них проваливаются. К последним принадлежит и материализм. Правда, полагал Соловьев философская истина и историческая реальность не совпадают: До конца истории будут находиться умы элементарные, для которых догматическая метафизика материализма останется самою собственною философией. [31]
К 1-му типу, видите ли, относятся хозяйства, не находящиеся ни в общении, ни в взаимодействии ( попытка воскресить пресловутого Робинзона. Парагвае, насколько он вообще осуществим. Эта великолепная классификация, в которой не видно ни тени исторической реальности, дополняется различением хозяйственного и социального строя. [32]
Очевидно, вещи двоякого рода: во-первых, те скудные остатки реального содержания, которые еще уцелели, быть может, в этих положенных в основу абстракциях, а во-вторых, то содержание, которое наш идеолог привносит из своего собственного сознания. А что же он находит в своем сознании. Большей частью моральные и правовые воззрения, представляющие собой более или менее соответствующее выражение - в положительном или отрицательном смысле, в смысле поддержки или борьбы - тех общественных и политических отношений, среди которых он живет; далее он находит, быть может, представления, заимствованные из соответствующей литературы, и, наконец, возможно еще какие-нибудь личные причуды. Наш идеолог может вертеться и изворачиваться, как ему угодно: историческая реальность, выброшенная им за дверь, возвращается через окно. И воображая, что он создает нравственное и правовое учение для всех миров и всех времен, он на самом деле дает искаженное - ибо оно оторвано от реальной почвы - и поставленное вверх ногами отражение, словно в вогнутом зеркале, консервативных или революционных течений своего времени. [33]
Но Мартов не видит шага назад, сделанного либеральными буржуа от демократии к порядку, к монархии, к сближению с помещиками. Мартов не видит связи шага по пути к буржуазной монархии с контрреволюционностью, с веховством либеральной буржуазии. Не видит потому, что он сам веховец - среди марксистов. По-либеральному мечтая о решительном столкновении либеральных буржуа с крепостниками, он выбрасывает за борт историческую реальность революционного столкновения рабочих и крестьян с крепостниками, несмотря на колебания либералов, несмотря даже на переход их в партию порядка. [34]
Однако позиция Ньютона чужда нам в силу присущих ей теологических аспектов. Вместе с тем нам очень близка утверждаемая диалектическим материализмом необходимость преодоления противопоставления человеческой, исторической сферы материальному миру, принимаемому как атемпо-ральпый. Мы глубоко убеждены, что наметившееся сближение этих двух противоположностей будет усиливаться по мере того, как будут создаваться средства описания внутренне эволюционной Вселенной, неотъемлемой частью которой являемся и мы сами. Нет сомнения в том, что описанная в нашей книге трансформация физических представлений по своему значению выходит за пределы физических наук и может внести вклад в понимание той исторической реальности, которая является объектом диалектической мысли. [35]
Прежде всего подчеркивалось, что государственная собственность и обусловленная роль государства делают невозможным ( и при различных формах участия рабочих в управлении) более быстрый процесс освобождения труда в понимании К. Маркса, и, более того, становятся основой этатизации общественной жизни, сдерживают развитие демократических общественных отношений с большими и подлинными свободами человека. Кроме того, тезис, что развитой социализм представляет собой закономерную фазу в развитии социализма, указывает на то, что все страны, строящие социализм, должны пройти эту фазу, используя советский опыт. Разумеется, что такое объяснение фаз в развитии социализма противоречит теоретическим положениям классиков марксизма о необходимости учета специфических социальных условий при выборе форм строительства социализма в отдельных странах и исторической реальности различных форм строительства социализма в современном обществе. [36]
Сама по себе цифра впечатляющая, особенно если сравнивать с предшествующими этапами развития общества. Более того, те достижения в образовании, которые страна имела к концу 50 - х годов, к началу 80 - х были утрачены, что привело к необходимости осознать новую историческую реальность и определить формы и методы решения этой проблемы. [37]
Что происходит, когда подобного рода идеолог конструирует мораль п право не из действительных общественных отношений окружающих его людей, а из понятия - или из так называемых простейших элементов - общества. Что служит ему материалом для этой постройки. Очевидно, вещи двоякого рода: во-первых, те скудные остатки реального содержания, которые еще уцелели, быть может, в этих положенных в основу абстракциях, а во-вторых, то содержание, которое наш идеолог привносит из своего собственного сознания. А что же он находит в своем сознании. Большей частью моральные и правовые воззрения, представляющие собой более или менее соответствующее выражение - в положительном или отрицательном смысле, в смысле поддержки или борьбы - тех общественных и политических отношений, среди которых он живет; далее он находит, быть может, представления, заимствованные из соответствующей литературы, и, наконец, возможно еще какие-нибудь личные причуды. Наш идеолог может вертеться и изворачиваться, как ему угодно: историческая реальность, выброшенная им за дверь, возвращается через окно. И воображая, что он создает нравственное и правовое учение для всех миров и всех времен, он на самом деле дает искаженное, - ибо оно оторвано от реальной почвы, - и поставленное вверх ногами отражение, словно в вогнутом зеркале, консервативных или революционных течений своего времени. [38]
Что происходит, когда подобного рода идеолог конструирует мораль и право не из действительных общественных отношений окружающих его людей, а из понятия - или из так называемых простейших элементов - общества. Что служит ему материалом для этой постройки. Очевидно, вещи двоякого рода: во-первых, те скудные остатки реального содержания, которые еще уцелелп, быть может, в этих положенных в основу абстракциях, а во-вторых, то содержание, которое наш идеолог привносит из своего собственного сознания. А что же он находит в своем сознании. Большей частью моральные и правовые воззрения, представляющие собой более или менее соответствующее выражение - в положительном или отрицательном смысле, в смысле поддержки или борьбы - тех общественных и политических отношений, среди которых он живет; далее он находит, быть может, представления, заимствованные из соответствующей литературы, и, наконец, возможно еще какие-нибудь личные причуды. Наш идеолог может вертеться и изворачиваться, как ему угодно: историческая реальность, выброшенная им за дверь, возвращается через окно. И воображая, что он создает нравственное и правовое учение для всех миров и всех времен, он на самом деле дает искаженное, - ибо оно оторвано от реальной почвы, - и поставленное вверх ногами отражение, словно в вогнутом зеркале, консервативных или революционных течений своего времени. [39]
Но сложившееся на этой основе представление о религии как непроизводимом первичном феномене приходило в противоречие с фактом зависимости эволюции христианства от развития общества. Связь христианства с различными общественными отношениями была подвергнута обстоятельному анализу представителями исторической школы в теологии. Он считает религиозное состояние человека априорным переживанием и в то же время ставит вопрос, как соотносится идея самостоятельности и необусловленности религиозной веры с фактом влияния на духовные силы человека различных общественных обстоятельств - экономических, государственых, семейных и других отношений. Трельч приходит к выводу, что религия представляет собой одновременно и субъективное отношение к Богу, и объективную историческую реальность. Становление направленности человека на абсолютные цели происходит в контексте достижения целей частных и релятивных, но приобщение индивидуума и коллектива к мировому Божественному Разуму служит основой самостоятельности и необусловленности христианской веры. [40]
Но для реализации исторической необходимости нужна практическая деятельность народных масс, классов, лартий, личностей. Только таким образом можно устранить отжившие общественные формы, утвердить новые и тем самым изменить условия существования в соответствии с требованиями объективных законов. Поэтому когда речь идет, например, об исторической неизбежности социализма, то это не значит, что он осуществляется сам собою. Необходимость преобразований общества на социалистических началах коренится в самих материальных условиях капитализма, в порождаемых им противоречиях. Капитализм сам порождает своего могильщика - пролетариат, который по своему объективному положению в системе производства кровно заинтересован в гибели капиталистического строя. Но нужны революционное сознание, политическая зрелость, организованность этого класса, чтобы необходимость коренного преобразования капитализма в социализм стала исторической реальностью. [41]
В период раннего средневековья можно заметить острый интерес к проблеме истории, нехарактерный в такой мере для античного сознания. Хотя в Древней Греции были такие выдающиеся историки, как Геродот и Фукидид, хотя для Древнего Рима историческое повествование о временах давно прошедших, так же как и о событиях текущих, было одной из важнейших форм самосознания народа, однако история здесь еще не рассматривалась как реальность онтологическая: бытие у древних языческих народов прочно связывалось именно с природой, космосом, но не историей. Важнейшее с христианской точки зрения мировое событие - а именно воплощение Бога Сына в человека Иисуса - есть событие историческое, и оно должно быть понято исходя из всей предшествующей истории рода человеческого, как она была представлена в Ветхом Завете. Более того, ожидаемое христианами спасение верующих, которое произойдет, когда свершатся времена, погибнет испорченный, греховный мир и наступит тысячелетнее царство праведников на земле, тоже мыслится как событие историческое. Ожидание конца истории, то есть эсхатологическая установка средневекового мышления ( эсхатология, от греч. Правда, эта интерпретация в средние века была подчинена христианской догматике; однако это воспитывало также интерес к более широкому осмыслению исторической реальности. [42]
В истории западной мысли господствующее положение занимает конфликт, связанный с понятием времени, - противоречие между инновационным временем раскрепощения человека и периодически повторяющимся временем стабильного материального мира, в котором любое изменение, любое новшество с необходимостью оказываются не более чем видимостью. Как ни странно, но именно это противоречие послужило причиной острой дискуссии между Лейбницем и выразителем взглядов Ньютона английским философом Кларком. Переписка между Лейбницем и Кларком позволяет представить взгляды Ньютона в новом свете: природа для Ньютона была не просто автоматом, а несла в себе активное производительное начало. Однако позиция Ньютона чужда нам в силу присущих ей. Вместе с тем нам очень близка утверждаемая диалектическим материализмом необходимость преодоления противопоставления человеческой, исторической сферы материальному миру, принимаемому как атемпоральный. Мы глубоко убеждены, что наметившееся сближение этих двух противоположностей будет усиливаться по мере того, как будут создаваться средства описания внутренне эволюционной Вселенной, неотъемлемой частью которой являемся и мы сами. Нет сомнения в том, что описанная в нашей книге трансформация физических представлений по своему значению выходит за пределы физических наук и может внести вклад в понимание той исторической реальности, которая является объектом диалектической мысли. [43]
После острых дискуссий и политической борьбы групповая коллективная собственность была квалифицирована как разновидность социалистической, а процесс коллективизации был представлен как часть более общего процесса уничтожения классов. Концепция бесклассового социалистического общества была в начале 30 - х годов почти общепринятой среди социологов-марксистов. Она формально логически вытекала из общей теории. Маркса буржуа и пролетарии действительно конституируют друг друга. Попытки же прямого приложения идеализированной модели к конкретной исторической реальности приводили многих марксистов к парадоксальному выводу о том, что ликвидация капиталистических элементов в городе и деревне означает переход к бесклассовому обществу. Такой вывод явно противоречил фактам. Поэтому к середине 30 - х годов для описания социальной структуры сложившегося общества стали использоваться понятия новые классы, а затем новые социалистические классы, то есть понятия, которые в классическом марксизме отсутствовали и в целом противоречили доктрине. [44]