Cтраница 3
Такой возврат к зрелищным обрядам не ограничен аристократическими культами, хотя лучше всего он подкрепляется примерами из жизни высших в социальном и денежном отношении слоев, получая там наибольший акцент. Религиозные обряды благочестивой части общности из низших слоев, таких, как негры Юга и малоразвитые группы иммигрантов, конечно, также обнаруживают сильное расположение к ритуалу, символике и зрелищным эффектам - что и можно было ожидать, судя по их предшественникам и культурному уровню этих слоев. У этих слоев господство ритуала и антропоморфизма является не столько результатом атавистического возврата, сколько продолжением развития, начавшегося в прошлом. Однако пользование ритуалом и связанные с ним черты религиозности распространяются также и в других направлениях. [31]
Предполагаемая хорошая осведомленность профессоров и преподавателей этих учебных заведений в научных методах и знакомство с научной точкой зрения, казалось бы, должны избавлять их от анимистического образа мысли, однако существует все же значительная их часть, которая открыто признает принадлежность к антропоморфической вере и обнаруживает элементы образа мысли, характерные для раннего развития культуры. Заявления о благочестивом рвении, безусловно, в изрядной мере являются формальными и служат средством для достижения определенных целей как со стороны учебных заведений в целом, так и отдельных преподавателей; но можно не сомневаться, что в высших учебных заведениях все же отмечается весьма существенная антропоморфическая позиция. Поскольку это так, постольку элемент антропоморфизма нужно считать выражением архаического, анимистического склада ума. Склад ума преподавателя непременно до какой-то степени перенимается обучающимся, а придание определенного направления образу мысли студента соответственно приводит к консервативности и атавистическому возврату; это препятствует усвоению студентом фактических знаний, которые наилучшим образом служили бы целям производства. [32]
Итак, отметим, что творческий метод зодчих Возрождения опирался на рационально-чувственный ( а в социальном отношении - на рационально-утопический) подход. Такой принцип ( формирует строгое правило, непременно проходящее через врата чувств в развитии творческого замысла. Постижение этого принципа имеет большое значение для понимания принципа антропоморфизма в приложении к современной архитектуре. Очевидно, что она, как и само указание на существование подобного принципа, имеет важное теоретическое значение для конкретизации рассматриваемых аспектов теории эстетического восприятия и художественного формообразования в архитектуре. [33]
Особое внимание С. Д.Дерябо и В. А. Левин обращают на формы и способы наделения субъектностью природных объектов. Используя имеющиеся в современной психологии данные о типах представления человека о мире, они характеризуют их в рамках рассматриваемой проблемы. К таким формам наделения субъектностью природных объектов относятся: анимизм, антропоморфизм, персонификация, субъектификация. [34]
Одна из них идет от древних атомистов - Демокрита, Эпикура, Лукреция, к-рые ввели понятие пустого пространства и рассматривали его как однородное и бесконечное ( но не изотропное); понятие времени тогда было разработано крайне слабо. В новое время эту концепцию развил Ньютон, очистивший ее от антропоморфизма. [35]
Что означают в терминологии Пригожина причина и следствие. Можно с полной уверенностью утверждать, что, говоря о молекулах, обменивающихся сигналами для достижения когерентного, или синхронизованного, изменения, авторы отнюдь не впадают в антропоморфизм. При чтении книги возникает множество других вопросов. Испускают ли все части окружающей среды сигналы все время или лишь время от времени. Не существует ли косвенная, вторичная или п-то порядка связь, позволяющая молекуле или живому организму реагировать на сигналы, ие воспринимаемые непосредственно из-за отсутствия необходимых для этого рецепторов. Сигнал, испускаемый окружающей средой и не детектируемый индивидом А, может быть воспринят индивидом В и преобразован в сигнал другого рода, для обнаружения которого у А имеется все необходимое. В этом случае индивид В выступает в роли преобразователя сигнала, а индивид А реагирует иа изменение окружающей среды, о котором получает сигнал по каналу связи второго рода. [36]
Производственное значение такого живого анимистического представления, как п обращения к сверхъестественной силе или направляющему действию невидимой десницы, конечно, совершенно одно и то же в обоих случаях. Результат фактического влияния анимизма на производственную полезность индивида в каждом из этих случаев получается один и тот же; но степень господства данной привычки, те пределы, в которых она формирует образ мысли в его совокупности, изменяются от индивида к индивиду в зависимости от того, насколько непосредственно, насколько безотлагательно и всегда ли без обращения к другим возможностям индивид привычным ему образом применяет анимистическую или антропоморфическую доктрину, имея дело с явлениями окружающей его среды. Привычка анимистического подхода к действительности затемняет понимание причинной последовательности, однако более раннее, менее осознанное, менее определенное анимистическое чувство, как можно ожидать, оказывает на умственные процессы индивида более всеобъемлющее влияние, чем высшие формы антропоморфизма. Там, где наличествует привычка анимистического подхода к действительности в наивном виде, сфера ее распространения и применения не является ни четкой, ни ограниченной. [37]
Кванты - это яйцо с сюрпризом: со временем мы узнаем его содержание, а пока вносим его в нашу картину как оно есть - в оболочке. Картина состоит из неравноценных элементов: одни части вскрыты до электрона, другие ( ядро и кванты) существуют еще в запечатанном виде. Мистицизм и антропоморфизм изгнаны из своих прочнейших убежищ. В десятки тысяч раз раздвинутые рамки нашего опыта охватываются одной электромагнитной теорией, одинаково справедливой и в глубине атома, и на просторе вселенной. [38]
О природе ( 1761 - 1766), в к-ром рассматривал материю как обладающую внутр. Вместе с тем он подвергал критике все религии, выявляя антропоморфизм в их сущности и потому объявляя их ложными. Все богословие, как он указывал, представляет собой лженауку. [39]
Понятие силы и измерение ее никоим образом не предполагают, что сила является реальностью сама по себе. Между тем большое число физиков склонны рассматривать силу как истинную реальность, существующую отлично от тел, которые являются ее источником или испытывают эффект ее действия. Они утверждают, что мускульное усилие, которое мы должны сделать, чтобы передвинуть тело, дает нам достаточно ясное представление о силе, рассматриваемой независимо от движения, которое она способна произвести. Мы, со своей стороны, вместе со многими другими, видим в этом антропоморфизм, оказывающийся, в конце концов, лишь иллюзорным и к тому же бесполезным. [40]
Несмотря на все эти новые достижения, дооперациональное мышление ребенка все еще весьма примитивно по сравнению с мышлением старших детей и взрослых. Хотя ребенок подает признаки мышления, он еще не обладает способностью к интегрированной и систематической координации своих мыслей. Мысли у него возникают, но они отделены друг от друга и не управляются общим планом или системой. Это общее ограничение проявляется в нескольких важных особенностях поведения - эгоцентризме, связующем мышлении и антропоморфизме. [41]
Космосу противостоит Хаос как нечто бесформенное и бескачественное. Теокосмогония Гесиода и ионийская философия имеют общую центральную проблему: как возник и чем поддерживается космический порядок, какова природа космической гармонии. Но если Гесиод источник и гарантию миропорядка видит в существовании олимпийских антропоморфных богов, то ионийские философы отказываются от антропоморфизма как основы мировоззрения, и на первый план у них выходит абстрактная идея космической необходимости - Дике, логос, - которая восходит к мифологическому представлению о судьбе. Эта идея выступает как принцип космической гармонии. [42]
Это справедливо в отношении представления варвара и человека спортивного темперамента об удаче, а также в отношении несколько более развитой веры в антропоморфическое божество, такой, которой обычно обладает та же категория людей. Это также нужно считать справедливым - хотя трудно сказать, с какой относительной степенью неопровержимости, - в отношении антропоморфических культов, получивших наиболее адекватное развитие, тех, что привлекают благочестивого культурного человека. Неспособность к производственному труду вследствие распространенной приверженности к одному из высших антропоморфических культов является, может быть, относительно незначительной, однако ее нельзя не принимать во внимание. И даже великосветские культы западноевропейской культуры не представляют собой самой дифференцированной стадии развития человеческого представления о внепричииной предрасположенности явлений. То же анимистическое представление обнаруживается и в таких ослабленных формах антропоморфизма, как находивший отклик в XVIII в. Это анимистическое толкование явлений является разновидностью ошибки логического вывода, известной логикам под именем ignava ratio. С точки зрения науки и производства это толкование означает грубую ошибку в понимании и оценке событий. [43]
Производственное значение такого живого анимистического представления, как п обращения к сверхъестественной силе или направляющему действию невидимой десницы, конечно, совершенно одно и то же в обоих случаях. Результат фактического влияния анимизма на производственную полезность индивида в каждом из этих случаев получается один и тот же; но степень господства данной привычки, те пределы, в которых она формирует образ мысли в его совокупности, изменяются от индивида к индивиду в зависимости от того, насколько непосредственно, насколько безотлагательно и всегда ли без обращения к другим возможностям индивид привычным ему образом применяет анимистическую или антропоморфическую доктрину, имея дело с явлениями окружающей его среды. Привычка анимистического подхода к действительности затемняет понимание причинной последовательности, однако более раннее, менее осознанное, менее определенное анимистическое чувство, как можно ожидать, оказывает на умственные процессы индивида более всеобъемлющее влияние, чем высшие формы антропоморфизма. Там, где наличествует привычка анимистического подхода к действительности в наивном виде, сфера ее распространения и применения не является ни четкой, ни ограниченной. При более позднем и более зрелом развитии, после того как анимизм определился посредством процесса развития антропоморфизма, когда довольно последовательным образом сфера его выражения стала ограничиваться далеким и невидимым, происходит расширение области повседневных фактов, которые могут объясняться без обращения к сверхъестественной силе, в которой выражается суть любой развитой анимистической веры. Сведенная в нечто очень цельное, олицетворенная сверхъестественная сила уже не вяжется с повседневными жизненными явлениями, и поэтому легко усваивается привычка объяснять множество тривиальных и заурядных явлений с точки зрения их естественного следования. [44]
Эта деталь ученого ритуала, как можно заметить, прельщает праздный класс с его представлением об уместности вещей, вероятно, не только из-за архаичной склонности к зрелищным эффектам и пристрастия к старинной символике: содержа заметный элемент демонстративного расточительства, он в то же время подходит для праздносветского образа жизни. То, что возврат к мантии и шапочке имел место именно в данный период, как и тот факт, что он затронул примерно в одно и то же время столь большое число учебных заведений, по-видимому, было в какой-то мере обусловлено приливом атавистических представлений о сообразности и почтенности, отмечавшимся в общности. Быть может, не будет совсем неуместным заметить, что по времени этот любопытный возврат, по-видимому, совпадает с кульминационным моментом определенной моды на атавистические настроения и традиции также и в других областях. Опыт войны влечет за собой массу хищнических привычек мышления, в результате чего чувство солидарности в некоторой мере замещается приверженностью своему клану, а вместо стремления к справедливой будничной полезности у людей возникает чувство завистнического отличия. Как результат совокупного действия этих факторов любое послевоенное поколение, вероятно, будет свидетелем восстановления в правах элемента статуса как вообще в жизни современного ему общества, так и в системе соблюдения этим поколением обрядов благочестия и других символических или обрядовых приличий. На протяжении 80 - х, а также, не так явно, 70 - х годов отмечалась постепенно нараставшая волна благосклонности к квазихищническим деловым обычаям, к настойчивому утверждению статуса, антропоморфизма и вообще к консервативности. Наиболее прямые и неопосредованные из таких выражений варварского темперамента, как, например, возобновление практики объявления вне закона и впечатляющие квазихищнические мошеннические карьеры некоторых капитанов индустрии, кульминировали раньше и к концу 70 - х годов были заметно на спаде. [45]